Поделиться
Падение китайской экономики: миф или реальность?
Поделиться

О состоянии макропоказателей китайской экономики и ее фондового рынка рассуждает эксперт Франсуа Годман (Франция)

Нынешние колебания китайского и мирового фондового рынка приковывают внимание любого специалиста по геоэкономике. Шанхайская биржа печально известна своей волатильностью: два года назад, когда в Китае был экономический бум, она пережила сильное падение котировок, а за последний год они неудержимо летели вверх, несмотря на замедление темпов роста экономики КНР. Кроме того, эта биржа славится засильем инсайдерской торговли и почти — а то и совсем — не связана с международными рынками (мостик к Гонконгской фондовой бирже появился лишь недавно).

Все опытные наблюдатели знают: главное на китайском фондовом рынке — попасть на него прежде других, для чего часто необходимы связи, и раньше других уйти — главный навык для мировых хеджевых фондов. Это рынок — миф, обогащающий лишь краткосрочных спекулянтов, а не основательных инвесторов. Объемы торгов там непомерно велики, хотя нынешняя совокупная капитализация китайского фондового рынка (60% от ВВП) еще не достигла потрясающего уровня в 160% ВВП, который наблюдался в начале 2008 года.

Иными словами, Шанхайская фондовая биржа живет постоянным ожиданием катастрофы. Более того, ее первое падение 15 июня, скорее всего, было вызвано чисто внешним фактором: убежденностью китайских инвесторов и спекулянтов, что надвигающийся дефолт Греции спровоцирует в Европе серьезный кризис, а следом — падение спроса на китайский экспорт. Кроме того, китайские инвесторы опасались снижения темпов роста США из-за ожидавшегося повышения учетной ставки ФРС. Комментаторы зачастую не учитывают, насколько на китайских покупателей ценных бумаг влияют их представления о перспективах мировой экономики и весьма пессимистические прогнозы, которыми их часто кормят отечественные СМИ.

Последующие события продемонстрировали как могущество китайских властей, так и растущую непоследовательность их экономической политики. Вполне видимая рука государства взяла рынок за шиворот и поставила его на ноги — это произошло, когда премьер-рыночник Ли Кэцян был с визитом за рубежом. В принципе, в этом нет ничего неожиданного: китайская макроэкономическая политика уже много лет колеблется, чередуя педали тормоза и газа в попытках вовремя сдувать спекулятивные пузыри, а затем предотвращать возникающее из-за этого замедление роста экономики. В прошлом, однако, власти не особенно контролировали фондовый рынок, несмотря на множество сомнительных операций, осуществлявшихся там каждый день. В то же время правительство, по сути, гарантировало стабильность обменного курса юаня. В последние месяцы привязка юаня к доллару начала обходиться весьма дорого для валютных резервов страны.

Все изменилось в июне и июле. С одной стороны, активно и массированно вмешавшись в ситуацию на фондовом рынке, китайские власти остановили его падение, но достигли этого ценой фактической заморозки рынка. Тем самым они, сами того не желая, убедили рыночных игроков в наличии в экономике серьезных проблем. С этого момента частные инвесторы в основном отдали рынок на откуп государству. Но в отношении национальной валюты Центральный банк в начале июля сделал заявление, по сути равносильное смене режима регулирования: от определенности с привязкой к доллару к неопределенности некоего рыночного курса. Тот факт, что эта мера была инициирована и обнародована «реформаторским» Центробанком, не всегда пользующимся полной поддержкой правительства, имел немалое значение: ведь доверие — это альфа и омега рынков. Большинство инвесторов расценили этот шаг как скрытую девальвацию в целях повышения конкурентоспособности китайских товаров — и решили сыграть на усиление этого шага.

Последующие события не назовешь иначе как катастрофой непонимания, вызванной невнятной политикой властей, утративших общее чувство направления. Центробанку пришлось фактически взять свои слова назад, каждый день скупая юани перед закрытием торгов, чтобы стабилизировать валютный курс на следующий день. На фондовом рынке главным игроком стали государственные фонды, а частные инвесторы самоустранились — либо ждали возможности продать свои бумаги.

Причем все это произошло в тот момент, когда в Китае и так хватало потрясений. Отчасти они носят политический характер: все более активная кампания по борьбе с коррупцией сметает со своих постов все новых высокопоставленных чиновников и их приближенных в армии, службах безопасности, в самых разных провинциях — от Шаньси до Гуйчжоу и Хэбэя. Неприкасаемых больше нет — за исключением разве что ближайшего окружения председателя Си; под удар попадают даже родственники прошлых лидеров, занявшие высокие посты, например дети Цзян Цзэминя и Ли Пэна. Недавняя катастрофа в Тяньцзине, ставшая символом всепроникающей коррупции в китайском промышленном комплексе, лишь добавляет к неопределенности еще один аспект: если к ответственности привлекут городское руководство, то во всем Китае никто в местных органах власти не сможет чувствовать себя в безопасности — ведь все они действуют примерно так же.

Если бы все это происходило во времена Дэн Сяопина, Чжао Цзыяна и даже Чжу Жунцзи, из тупика можно было бы выбраться политическими методами: выступить с новой реформаторской инициативой и на этом коньке вырваться из кризиса. Но до сих пор Си Цзиньпин позиционировал себя как сторонника технократических, деполитизированных реформ и избегал любой риторики, связанной с рыночной экономикой, экономической либерализацией и уже тем более свободными и независимыми институтами. Его непререкаемая личная власть была достигнута ценой акцента на величии Китая в ущерб реформаторству.

Очевидно, в высших эшелонах власти колеблются и спорят. После попытки либерализации валютного рынка Центробанк вернулся к поддержке юаня, а затем вновь заверил всех, что переход к гибкому курсу все-таки будет, но на практике этого до сих пор не случилось. Вместо этого власти, по сути, прекратили вмешательство в деятельность Шанхайской биржи — то есть не мешали ей вновь перейти к свободному падению. Но и этот шаг был окутан неопределенностью: в конце августа китайское официальное информационное агентство заявило, что еще одна государственная организация получит разрешение покупать акции на фондовом рынке. Это было расценено всеми как признак новой интервенции, но никакой интервенции не произошло. 23 августа главной новостью стал отказ государства от вмешательства в дела фондового рынка — то есть переход к той рыночной политике, которую оно намеревалось проводить в отношении валютного режима.

Все это — наряду с несколькими выступлениями в официальных СМИ, где прошлые лидеры и «тигры» критикуются за слишком активное вмешательство и говорится о том, что реформы встречают сильное сопротивление со стороны групповых интересов, — свидетельствует о борьбе за власть. Учитывая впечатляющие успехи Си Цзиньпина за последние два года, он, скорее всего, выйдет из нее победителем. Как и в случае с другими процессами последних двух лет — динамичным развитием сектора услуг и частного сектора, розничной торговли в интернете и интернет-банкинга, — он, возможно в большей степени, чем предполагалось, делает ставку на экономических реформаторов, среди которых наиболее видной фигурой остается премьер Госсовета Ли Кэцян. Борьба против соперников в высших эшелонах власти и коррумпированных группировок может подтолкнуть Си еще дальше в этом направлении.

Однако коммуникационный стиль Си Цзиньпина идет вразрез с задачами реформ. Он не в состоянии возродить мессианскую надежду на переход к рыночной экономике, характерную для прошлых времен. Более того, многие китайские инвесторы — уже не те невинные рыночные игроки, что прежде. Они обзавелись серьезными личными интересами, как правило не способствующими экономическому развитию, — прежде всего раздутыми активами в сфере недвижимости. Что же касается борьбы с коррупцией, то она усиливает чувство незащищенности, которое и без того подпитывается замедлением в экономике, плохими новостями из-за рубежа, а теперь и неопределенностью с валютным курсом. Те, кого все это затрагивает, стараются затаиться или ищут пути для бегства: как это ни парадоксально, в такой выход в последнее время превратилась связка Шанхайской биржи с Гонконгской.

В этой ситуации рациональный анализ уступает место законам психологии. Экономический бум в Китае продолжается — об этом свидетельствует рост потребления граждан на 10,4% по сравнению с аналогичным периодом год назад (или такой простой факт: за первые шесть месяцев 2015 года количество китайских туристов, посетивших Францию, увеличилось на 48%).

Профицит внешнеторгового баланса Китая велик как никогда, поскольку сейчас энергоносители и сырье обходятся ему намного дешевле, а страдают от этого зарубежные поставщики, например «Газпром». Обвалы на китайском фондовом рынке случаются часто, так что ничего экстраординарного в этом нет. А изменение валютного режима должно порадовать тех, кто убежден, что юань скоро станет одной из мировых резервных валют. В целом болезни роста — неизбежное следствие структурных изменений в экономике. И именно к таким структурным изменениям — переходу от чрезмерных инвестиций к потреблению, от инфраструктурной экономики к высокотехнологичной, к отказу от модели, выкачивающей сырье из всего мира, — ранее в один голос призывали все экономисты-реформаторы.

Тем не менее никто, за исключением некоторых противников рыночной экономики, не воспринимает ситуацию таким образом. Уверовав в миф о безболезненности перемен, экономисты-рыночники и рыночные игроки теперь словно заворожены пессимистическим сценарием. А это, в свою очередь, усиливает негативное воздействие шоков, вызванных общим замедлением роста китайской экономики. Обвалы на фондовых рынках, практически не связанных с Китаем, свидетельствуют о более масштабной тенденции: мировая экономика уже довольно давно движется по тонкому льду, поддерживаемая лишь нулевыми процентными ставками и количественным смягчением.

Характерный пример в этом смысле — фондовый рынок Франции, страны, в чьем экспорте доля Китая составляет всего 3,5%. Китай был позитивным мифом, таким же, как экспорт капиталоемких товаров и предметов роскоши в богатые нефтедобывающие страны. По идее, резкое падение цен на энергоносители и сырье должно самым позитивным образом отразиться на зрелых потребительских рынках тех стран, что лишены подобных природных богатств. На деле же этого не происходит: высокие акцизы на энергоносители, по сути, сводят к нулю эффект от падения цен (нефть подешевела со $150 до $40 за баррель, а бензин на заправках — всего на 10%).

Из-за гигантской государственной задолженности импортированная дефляция превращается в негативный фактор, поскольку она увеличивает относительный вес этой задолженности. Более того, гигантские государственные расходы не позволяют проводить кейнсианскую политику стимулирования экономики за счет увеличения бюджетных трат, а количественное смягчение, по сути, позволяет правительствам сохранять социальные субсидии, игравшие роль амортизаторов в условиях спада, но неспособные обеспечить рост.

Воцарившийся на мировых рынках пессимизм связан не с реальным состоянием китайской экономики. Его породил конец позитивного мифа о Китае, который служил образцом для всех стран с развивающейся рыночной экономикой и противовесом пессимизму, свойственному стареющим обществам развитых стран. За последний год мы стали свидетелями перетекания больших объемов капитала из развивающихся и нефтяных экономик (кстати, из Китая — в куда меньшей степени) в развитые страны, где в результате снова надулись пузыри на фондовом рынке и в секторе недвижимости.

Но сейчас этот приток иссякает. Может оказаться, что Китай проявит большую изобретательность и целеустремленность, чем развитые страны, за исключением США, в деле продвижения к высокотехнологичной экономике с преобладанием сектора услуг. Но ему необходимо четче, чем раньше, обозначать свои намерения в плане такого перехода. Европу преследуют собственные демоны: с одной стороны, нынешний уровень государственных и социальных расходов становится непосильным для многих стран ЕС, а с другой — Старый Свет демонстрирует полную неспособность преобразовать значительный профицит внешнеторгового баланса (теперь, когда цены на сырье падают, а добывающие страны наперебой демпингуют, борясь за удержание своей доли рынка) в меры по стимулированию роста внутри Европы. Все это не имеет никакого отношения к Китаю: просто какое-то время он служил воплощением позитивного мифа, а теперь кажется нам символом нашей собственной неспособности выработать внятную политику, обеспечивающую экономический рост.

Оригинал был опубликован на английском языке на сайте European Council on Foreign Relations François Godement Теги:
Картина дня Вся лента
Больше материалов