В ближайший месяц должно быть принято решение, как пройдет путина на Амуре: как ловить? Чем ловить? Где ловить? Кому ловить? От ответов на эти вопросы зависит многое, но в конечном итоге – как будут жить ближайший год в «низовке» (так называют нижнюю часть Амура – территории Ульчского и Николаевского районов Хабаровского края).
На момент подготовки материала приказ минсельхоза РФ, который регламентирует предстоящую большую рыбалку, еще не был подписан, но общие его постулаты уже известны, их еще в конце апреля на так называемом «парламентском часе» в краевой Законодательной думе озвучил председатель регионального комитета рыбного хозяйства региона Никита Король.
Главный посыл – в Амуре необходимо срочно восстанавливать естественную популяцию лососевых видов рыб, а для этого необходимо максимально снижать промысловую нагрузку. Если еще пять лет назад в Амуре ловили по 30 тыс. тонн кеты и горбуши, то прогноз на предстоящую путину – 5-6 тыс. тонн.
На всех такого объема не хватит. И тут начинается «дележка». В нынешнем году регуляторы предложили следующую схему:
- полностью запретить летнюю путину. Впрочем, этот запрет сохраняется уже несколько лет, тут ничего нового;
- полностью запретить промышленный лов в лимане Амура (лиман – это отрезок от впадения Амура в Охотское море до условной линии между мысами Пронге и Табах);
- сократить сезон рыбалки, в этом году можно будет вести лов на неделю меньше;
- от Николаевска-на-Амуре вверх по течению можно ловить плавными сетями до села Тыр (впадение реки Амгунь в Амур).
Изначально позиция руководства Хабаровского края была более радикальной – полностью запретить промышленный лов на Амуре, но «наука» не дала. Да и вообще, решения в этом вопросе принимаются коллегиально, нет чьего-то одного мнения. Эту мысль в разговоре с корреспондентом EastRussia неоднократно подчеркнул вице-спикер Законодательной думы Хабаровского края Сергей Зюбр.
- В части полного запрета мы отталкиваемся от «науки» - она проводит мониторинг, даёт экспертное заключение, но наука не рекомендовала полного запрета промысла. Мы же понимаем, что, во-первых, промысел рыбы в Амуре – это «социалка», трудоустройство людей. Ограничить – значит, остановить всех, разрушить. Нельзя идти путем разрушения, необходимо идти путем правильного регулирования, - рассказал Сергей Зюбр.
Заездок в лимане Амура
Фото: Алексей Елаш
По словам Сергея Зюбра, прежде чем принимать решение по промыслу на Амуре, депутаты «погрузились в вопрос»: летали в Николаевск-на-Амуре, смотрели «заездки» (стационарные орудия лова, которые фактически перегораживают путь рыбе - ER), посещали заводы, разговаривали с людьми. Вывод один: необходимо сокращать промысловую нагрузку.
- Правительство Хабаровского края вышло с инициативой ограничения промысла. Он касается ограничения района вылова, ограничения использования орудия лова, в частности, применения плавных сетей, уменьшения длины ставных неводов типа «заездок» с полутора до тысячи метров. И ограничение установки данных основных неводов типа «заездок» ниже Николаевска-на-Амуре, то есть оставить «заездки» только в устьевой широкой части лимана, где они располагаются, - рассказал Сергей Зюбр.
Кстати, за пять лет количество «заездков» сократилось с 70 до 20.
С ограничениями оказались согласны далеко не все. Особенно те, кого они коснулись. К примеру, рыбаки Ульчского района, которым разрешили рыбачить только до села Тыр, просили передвинуть эту линию на 48 километров вверх по течению, чтобы жители села Сусанино тоже могли официально трудиться на путине. Пока такого решения нет, но «все всё понимают».
- Участок там очень «ловчий». Да, не разрешили в этом году ловить. Но мы же понимаем, что там все будут ловить. Получается, никуда промысловая нагрузка не денется, - поделился своим мнением председатель Ассоциации рыбодобывающих предприятий Ульчского и Комсомольского районов Хабаровского края Максим Бергеля.
По словам Бергели, сокращать, запрещать, сохранять – все это, безусловно, необходимо. Но не за счет одних в угоду другим.
- Кто в лимане рыбачит – у них совсем все грустно, полный запрет. От Николаевска-на-Амуре до Тыра – с ограничениями. А вот у тех, кто рыбачит на отрезке от устья до Николаевска-на-Амуре – именно к ним придет вся рыба, которая должна была быть поймана в лимане. По мерам регулирования у них ничего не изменилось в сравнении с предыдущим годом, даже наоборот – меньше стало проходных дней, - посетовал Максим Бергеля.
«Проходные дни», когда рыбу никто не ловит, давая ей пройти к нерестилищам, по мнению специалистов – самый действенный способ сохранения популяции: чем больше ей дадут подняться вверх по течению и отнереститься, тем больше рыбы вернется в эти места через четыре года. Но вместо этого, по мнению рыбаков, идет подмена понятий: «ищут не где потеряли, а где светло», говорят рыбаки.
- Наука сказала: можно поймать шесть тысяч тонн. И этот объем будет пойман. Но это могли бы сделать, например, 10 предприятий, а поймает лишь пять. Остальные будут сидеть и смотреть, - рассказал Максим Бергеля.
Браконьерство – главный бич любой рыбалки и неизбежное последствие какого-либо запрета. Не работаешь официально на путине – идешь нелегально ловить. И если раньше рыболовецкие предприятия готовы были тратить миллионы на охрану своих участков, то теперь – нет. Прокуратура сказала, что это не их компетенция, да и денег стало кратно меньше. Государство же по определению не в силах контролировать весь Амур – слишком большой бассейн и слишком мало сил.
- Однозначно, необходимо ограничивать промысловую нагрузку на Амур, защищать нерестовые реки, бороться с браконьерами и тогда нагрузка на реку будет регулируемая, понятная для органов исполнительной и законодательной власти, и - самое главное - для людей, - говорит Сергей Зюбр.
Однако, на практике получается, что в борьбе за снижением промысловой нагрузки сам нагрузка никуда не девается: рыбе-то без разницы, где она будет поймана - в «заездке», в браконьерских или промышленных сетях.
По мнению и властей, и рыбопромышленников выход в развитии береговой переработки, причем, глубокой переработки. Это касается и лосося, и белорыбицы.
- Объем производства продукции высокой степени переработки увеличился на 12,6 тыс. тонн и составил 52,1 тыс. тонн, - рассказал Никита Король.
Кстати, предполагаемые запреты могут напрямую отразиться на проекте «Доступная рыба». В прошлом году рыбаки предложили жителям Хабаровского края почти 600 тонн рыбы по сниженной цене. В этом году таких показателей могут не достичь.
Впрочем, окончательная точка в правилах «большой рыбалки» на Амуре еще не поставлена. Да и опыт прошлогодней путины показывает, что все может поменяться по мере того, как пойдет рыба. Или не пойдет.
Наблюдения за основными нерестовыми притоками Амура осенью 2021 года показали, как считают, добровольцы, катастрофические результаты. Общественники представили их на пресс-конференции. Ученые хабаровского филиала Всероссийского научно-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии, которые проводили свои исследования, и помимо этого принимали участие в работе вместе с общественниками, увидели другую картину.
Подсчитали – прослезились
Начиная с 2017 года – первой по настоящему провальной осенней путины – градус тревожности в освещении ситуации с подходами летней горбуши и осенней кеты в Амуре подскочил в разы. Втайне теплилась надежда, что хуже уже, наверное, не будет, но хуже стало: осенью 2021-го общины коренных народов в среднем течении и в верховьях Амура не смогли взять выделенную им по квотам рыбу – вылов в некоторых случаях составил 3% от разрешенного. Впервые властям пришлось организовать поставки замороженной рыбы коренному населению. Кризис пришелся как раз на четвертый год после 2017-го - это совпадает с жизненным циклом кеты. Мальки через четыре года возвращаются туда, где появились на свет.
Открывая пресс-конференцию, Ольга Чеблукова, координатор проектов по ООПТ Амурского филиала WWF России подчеркнула, что общественный мониторинг 2021-года выявил критически низкое заполнение нерестилищ на основных нерестовых притоках.
– Норма заполнения нерестилищ составляет около 50 рыб на 100 м² площади, - сказала она. – В этом году общественный мониторинг подтвердил тотальное отсутствие рыбы на Амгуни, Анюе, Тунгуске, Горине и Гуре. В низовьях Амура и Амурском лимане, успевают добывать кету в промышленном масштабе. В итоге до нерестилищ и людей, живущих на притоках Амура, рыба просто не доходит. И это явный признак перелова и недостатков в управлении промыслом.
При этом, начиная с 2016 года вылов осенней кеты постоянно падает, и снижение объема выделяемых квот не успевает за обрушением вылова.
Изображение WWF
Прогнозируемый вылов осенней кеты на 2021 год был утвержден в 13 тыс. тонн, фактический составил в два раза меньше - 5,7 тыс. тонн. И улучшения не будет, считают общественники и эксперты WWF. Доказательством тому – пустые нерестилища.
Собранная информация, полагают в Амурском филиале WWF, говорит о том, что промышленный лов на реке надо запретить. Как минимум на четыре года. Свое предложение, как и результаты мониторинга нерестилищ, защитники природы неоднократно направляли в Росрыболовство, во ВНИРО, в ХабаровскНИРО, однако действенной реакции они не увидели даже на примере прогнозируемых подходов лосося.
Особенности рыбного счёта: в «буграх» или «снёнках»
Прогнозы и рекомендации по лову кеты и горбуши, выдаваемые хабаровским филиалом ВНИРО, вызывают у общественных наблюдателей вопросы. И хотя, как утверждают сами представители WWF, их волонтеры обучались по тем же методикам, которые используют и эксперты ВНИРО различия в подходах присутствуют. Заострил на этом внимание Михаил Скопец, учёный-ихтиолог, эколог, кандидат биологических наук, специалист по лососёвым рыбам Дальнего Востока, участник ежегодного мониторинга на Анюе.
- Официальные цифры, которые дает наша наука на нерестилищах, гораздо выше, чем получаем мы, – сказал он.– Почему? Потому что требуется показать, что рыба еще есть и ее можно добывать. Указание - как можно больше рыб подсчитать. Я наблюдал за работой группы полевиков из Хабаровского ВНИРО на Анюе. Они обследовали не нерестилища, они шли по всей реке на водомете, и тщательнейшим образом считали всех рыб, которые шли по реке. Получены были, видимо указания жесткие как можно больше рыб подсчитать. Но и, по их методике, любая покопка учитывалась – как результат, что рыба отнерестилась. Официальные данные завышаются сознательно.
- Мы работали по методике учета конкретных рыб, – продолжил эколог, – то есть или мы видели снёнку (погибшую отнерестившуюся рыбу – прим. ред), или живую рыбу, или останки поеденных животными рыб на берегу. Отдельные покопки мы отмечали, но не считали, что это рыба, потому что она могла сделать и 5 и 6 покопок и потом уйти в другое место. То есть мы не завысили данные. Эти цифры конечно ниже, чем было в реальности, но они вполне объективные. Мы были в самый разгар нереста, последняя неделя октября. По сравнению с 20 годом в 21 плотность кеты на нерестилищах упала в где-то в 100 раз. Плотность средняя составила 0, 01 рыбы на 100 квадратный метр! Это в 5000 раз ниже, чем рекомендуемые значения. Это конечно, биологическая катастрофа.
Принципиальным моментом наблюдатели-общественники считают тот факт, что они учитывали именно увиденную ими погибшую после нереста рыбу, а не так называемые «бугры» или «покопки» - нерестовые гнезда, углубления в речном дне, которые делает кета, чтобы отложить в них икру и молоки. Эксперты WWF полагают, справедливой оценку именно по отнерестившейся рыбе, которая дает жизнь следующему поколению, а не по буграм, которые могли не стать, но могли и не стать колыбелью для мальков.
Присутствовавшая на пресс-конференции по видео связи заведующая лабораторией лососевых рыб Елена Подорожнюк не оставила выпад в адрес хабаровского НИРО без внимания.
– По поводу тех, я бы сказала, нападок на науку – мы не будем их комментировать, но хотелось бы сказать, что мы всю информацию предоставляем официально, - отметила она. – У нас проходят отчетные сессии. На эту пресс-конференцию мы не были приглашены официально, я присутствую здесь как частное лицо, иначе мы могли бы предоставить наши результаты исследований по поводу нерестилищ. Сейчас мы не будем спорить про бугры и про кету, но и показать нашу презентацию, которая была на отчетной сессии, я не смогу. Могу сказать лишь, что на этой сессии был представитель ассоциации коренных и малочисленных народов и он ознакомился с нашими данными.
На запрос EastRussia в ХабаровскНИРО ответили, что «согласно данным, полученным в ходе обследования нерестилищ кеты осенней р. Амур в 2021 г. с помощью маршрутных съемок, подкрепленных беспилотной аэрофотосъемкой модельных (то есть типичных, адекватно представляющих соответствующие водотоки) участков основных лососевых притоков Амура: рр. Амгунь (р. Дуки), Анюй, Уссури (р. Хор), Тунгуска (р. Урми) плотность заполенния особей кеты осенней на 100 м2 составляла в бассейне р. Амгунь 20,8 экз., в бассейне р. Анюй – 0,6 экз., в бассейне р. Уссури – 1,0 экз., в бассейне р. Тунгуска – 0,8 экз.».
Данные за четыре прошлых года приводятся на сайте хабаровского филиала ВНИРО в отчете «Особенности путины осенней кеты в р. Амур в 2021 г.» приводится таблица «Динамика пропуска производителей осенней кеты на нерестилища, плотности нерестовых бугров и объема закладки икры на лососевые рыбоводные заводы в 2017-2020 годах». В ней плотность рыбы в нерестилищах в самом деле приводится в с отсылкой к «буграм», но цифры в таблицах – количество рыбы.
Годы |
Пропуск на нерестилища, млн рыб |
Плотности рыб |
Закладка икры на ЛРЗ, млн икринок |
Выполнение плана по закладке. % |
||
р. Амгунь |
р. Анюй |
р. Уссури |
||||
2017 |
<2,500 |
10,1 |
0,1 |
0,3 |
38,0 |
42,5 |
2018 |
3,900 |
17,0 |
2,0 |
0,15 |
68,8 |
77,0 |
2019 |
4,551 |
19,5 |
10,0 |
1,5 |
73,6 |
97,2 |
2020 |
4,830 |
22,0 |
12,0 |
1,8 |
80,7 |
129,0 |
Данные общественного мониторинга и ХабаровскНИРО по заполнению нерестилищ на Амгуни, Анюе и частично по Тунгуске можно сопоставить (таблицу WWF см. выше).
Годы |
Заполнение нерестилищ |
|||||
Р. Амгунь |
р. Анюй |
р. Тунгуска (Урми) |
||||
Данные общественного мониторинга – количество рыб на 100м2 |
Данные Хабаровского филиала ВНИРО – количество рыб на 100м2 |
Данные общественного мониторинга – количество рыб на 100м2 |
Данные Хабаровского филиала ВНИРО – количество рыб на 100м2 |
Данные общественного мониторинга – количество рыб на 100м2 |
Данные Хабаровского филиала ВНИРО – количество рыб на 100м2 |
|
2018 |
0,12 |
17,0 |
0,24 |
2,0 |
0,025 |
|
2019 |
0,24 |
19,5 |
2,5 |
10,0 |
0,06 |
|
2020 |
0,422 |
22,0 |
0,06 |
12,0 |
0,2 |
|
2021 |
0 |
20,8 |
0 |
0,6 |
0 |
0,8 |
Ни в одном из случаев данные мониторинга общественников и независимых ихтиологов не совпадают с данными Хабаровского филиала ВНИРО. Некоторая корреляция наблюдается лишь по ситуации на Анюе и Тунгуске в 2021 году.
Методика подсчета плотности рыбы нерестовыми буграми испытана временем и достоверна, говорят специалисты ХабаровскНИРО. Она предполагает, что в каждый такой бугор икру откладывают две особи кеты – мужская и женская, соответственно количество бугров, обнаруженных на контрольном участке, умножается на два, в итоге получается плотность рыбы на 100 квадратных метров. Погрешности возможны, но, как считают эксперты ХабаровскНИРО, в целом картина по заполнению нерестилищ адекватна реальной.
Что же до подсчетов снёнки и живой рыбы, то её подсчет тоже ведётся, но отправной точкой служат именно бугры. Этой методикой пользуются с начала двухтысячных, и если изменить способ подсчета сопоставление данных уже не будет корректным. При этом подсчёт по буграм провести проще – требуется один выезд в конце нереста. Сейчас сотрудники ХабаровсНИРО проводят мониторинг нерестилищ с использованием дронов и специального программного обеспечения.
Рисунок – р. Анюй, пр. Мухе, плотность нерестовых бугров 2020, 2021 гг.
Изображение: ХабаровскНИРО
Сбор данных по снёнке должен проводиться несколько раз, утверждают в ХабаровскНИРО – в начале нереста, в его разгар, и в финальной фазе. Со слов наблюдателей WWF на мониторинг они выезжали в каждом случае единожды, когда нерест уже завершался. С их слов – данные полученные таким образом отражают действительность, потому что деться мертвой отнерестившейся рыбе некуда. Максимум – медведь вытащит на берег.
Независимые ихтиологи отмечают, что способ подсчета по нерестовым буграм – предмет давней дискуссии в научных кругах, и к нему много претензий.
Цифровая модель рельефа нерестилища пр. Сесинская, бассейн р. Амгунь (р. Дуки) 2021 г., показаны нерестовые бугры (точки)
Изображение: ХабаровскНИРО
- Подсчет по буграм, это так называемая «оригинальная» методика «Амуррыбвода», - рассказал EastRussia ученый-ихтиолог, кандидат биологических наук Сергей Золотухин, в прошлом работавший в ХабаровскНИРО и возглавлявший там лабораторию тихоокеанских лососей. – До 2009 года эта организация занималась учетом амурского лосося. Это делалось силами сотрудников районных инспекций «Амуррыбвода», которые должны были сообщать количество рыб на нерестилищах. Когда были массовые подходы – до начала 2000, проблем не возникало. И вот когда перестала рыба доходить до нерестилищ, стали считать буграми. Мол «один бугор = самец и самка». Это была именно практика специалистов «Амуррыбвода». Научной же методики учета количества рыбы по буграм не существует. Есть учет существования бугров – то есть просто как факт: есть бугры, или их нет. Как человек, занимающийся лососями с 1975 года и их учетом, я ответственно заявляю, что методика подсчета наполняемости нерестилищ по буграм нигде в литературе не описана.
Стоп путине?
Отмечая ряд неблагоприятных факторов, оказавших влияние на результаты осенней кетовой путины прошлого года, авторы отчета ХабаровскНИРО подчеркивают, что принятое властями решение «не до конца учло позицию науки:
- использование плавных сетей на промысле лососей запретили не полностью, а только на приустьевом участке р. Амур;
- район промысла осенней кеты не был ограничен;
- промысел осенней кеты был открыт раньше срока, рекомендованного наукой на 5 дней — с 20 августа».
Полного запрета промышленного лова, как того требуют общественные защитники природы, позиция науки не содержит.
«Насколько оправдало себя решение запретить промышленный лов летней кеты, который действует уже три года?». Этот вопрос общественным наблюдателям адресовал Алексей Решетов - председатель Ассоциации рыбохозяйственных предприятий Хабаровского края Амурского бассейна.
- К сожалению, обследование нерестилищ с 2019 года, в том числе в условиях запрета введенного в 2019-году, показывает полное отсутствие производителей на нерестилищах, - ответила Ольга Ольга Чеблукова, координатор проектов по ООПТ Амурского филиала WWF России. – Это говорит о том, что запрет был введен слишком поздно, и популяция не восстанавливается. Точно так же как на Сахалине горбуша – запрет есть, а производителей на нерестилищах нет. Поэтому мы должны сейчас не упустить момент. Важно закрыть промышленный лов именно сейчас, чтобы не повторить судьбу амурских летних лососей и горбуши на Сахалине.
Позиция промышленников ультимативная – или ловят все, или не ловит никто. Общественники за то, чтобы остановить именно промышленный лов – как заездками, так и плавными сетями, оставив возможность заготовить «нормовую» рыбу представителям коренных и малочисленных народов Амура и любительский лов.
Одним из самых весомых факторов при принятии решения о том, сколько ловить и ловить ли вообще кету и горбушу на Амуре являются прогнозы по подходам лосося, сделанные хабаровским филиалом ВНИРО.
В этих краях - по берегам Амура - люди всегда жили рекой. Но сейчас тут творится странное - рыбопромышленники стараются местных на работу не брать, начальство местных рыбаков ломает голову как заготовить сено, а все кто может правдами и неправдами записываются в коренные и малочисленные народы. Автор EastRussia посмотрел, как живет «низовка».
«Негусто, - подумал я про указанную зарплату. – Примерно столько же обещали нам в студенчестве лет 15 назад».
Впрочем, через пару дней, когда мы добрались по убитой напрочь автодороге Селихино – Николаевск-на-Амуре до села Маго, что в Николаевском районе, поселковый голова Владислав Мавровский объяснил «почему, и что да как».
Оказывается, рыбоперерабатывающие и рыбодобывающие предприятия очень неохотно берут на работу местных жителей. Местный ведь может домой уйти, когда захочет, или в банальный запой, как только получит аванс, к тому же он знает, сколько можно заработать на красной икре, не говоря уже о черной, потому и зарплату себе требует соответствующую. А вахтовик – человек практически подневольный, много просить не станет. Приезжий, одним словом.
«10-15 % местных берут, не больше», - приводит цифры Владислав Мавровский.
Местные вообще не очень-то любят работать. По крайней мере, официально. Арифметика по-нижнеамурски простая: зачем работать официально за 30 тысяч в месяц, если за пару месяцев можно заработать до двух миллионов рублей?
«Люди не привыкли работать. Не хотят. Они хотят только получать деньги. Речка приучила к тому, что можно взять много денег по-быстрому. К тому же, если я не работаю, соответственно, у меня появляются всевозможные преференции: садик бесплатно, за квартиру трехкомнатную благоустроенную я плачу 100 рублей, а остальное мне компенсируют, потому что я безработный. А если я прихожу на работу с зарплатой в 27 тысяч рублей, то тогда за ребенка в садике надо 10 тысяч заплатить, за квартиру 11 тысяч. А на что жить? Поэтому я буду работать на себя, а государство мне еще будет доплачивать. Вот так рассуждают», - рассказывает Владислав Мавровский.
Глава села разводит руками: при тотальной безработице он не может найти исполнителей даже на оплачиваемые общественные работы.
Впрочем, за последние годы на Амуре многое, поменялось: и заработки уже не такие баснословные – что у браконьеров, что у тех, кто официально трудится на реке; да и рыбы стало меньше – тут извечный спор, кто виноват: заездки в лимане, браконьеры или наводнения? Но в обоих случаях денег стало меньше. И первым делом это ощутили на себе главы тех самых сел, расположенных на Амуре: заводы стоят под боком, рыбу ловят под носом, а практически все деньги в виде налогов «уплывают» в Хабаровск или еще куда подальше.
«Если бы они были бы у нас зарегистрированы, то какие-то налоги бы шли сюда, к нам. Но они зарегистрированы в другом месте. От них идет НДФЛ, но это копейки. А ведь у нас бюджет только из налогов формируется. Нам раньше одно предприятие давало налогов до двух миллионов в год. Это при общем бюджете поселения в 10 миллионов, а потом они «прописались» в другом месте и все… Будут налоги – значит, будет инфраструктура, но на сегодняшний день этого не происходит», - сетует Владислав Мавровский.
Подобный расклад, кстати, наблюдается не только в рыбной промышленности. К примеру, бюджет Николаевского района составляет 1 млрд 900 млн рублей. При этом один только ГОК, работающий в поселке Многовершинный, платит налогов на 2,2 миллиарда рублей. Правда, в федеральный бюджет.
В отсутствии налоговых поступлений главам сел приходится идти «на поклон» к «рыбникам». Последние, как правило, соглашаются, но это неточно и сильно зависит от уловов.
«Сегодня мы негласно договариваемся. Я прихожу и говорю: ребята, надо помочь больнице, надо помочь школе. Государство, получается, ходит с протянутой рукой. Рыбаки помощь, конечно, оказывают, но небольшую – их тоже можно понять, ведь рыбалка не всегда оказывается удачной», - рассказал Владислав Мавровский.
Еще 10-15 лет назад подобные взаимоотношения были для рыбаков чуть ли не обязательными, правда, оформлялась вся эта помощь официально и называлась социально-экономическое партнерство: представители рыбодобывающих компаний и местное самоуправление каждый год заключали договор, по которому рыбники оказывали необходимую помощь детским садам, школам и другим бюджетным учреждениям.
В селе Тыр – том самом, до которого добраться можно только по воде – когда-то был поселкообразующий рыболовецкий колхоз «Память Ленина». На нем держалось все: социалка, экономика, жизнь. Сегодня колхоз «уже не торт»: своих бы прокормить.
«Если раньше колхоз был раньше поселкообразующим, то сейчас так сказать, увы, уже нельзя. Ведь раньше все только на рыбе и жили, а сейчас, посмотрите, какой отток населения идет», - сказала глава села Тыр Татьяна Точилина.
Татьяна Точилина главой Тыра стала недавно – в феврале. До этого учительствовала в местной школе, а временами подрабатывала в том самом рыбколхозе на приемке рыбы.
«Интересный опыт работы был, - делится Татьяна, - 2019 год, сентябрь, «осенка» (осенний ход кеты – прим. EastRussia). Я на основной работе как раз в отпуске была, ну, и пошла на приемку рыбы, денег подзаработать. Примерно три недели это длилось. Какие ощущения? Да мне же не привыкать! Я когда жила в Воскресенском, тоже работала в рыбколхозе, в 90-е годы это было».
Жители нижнеамурских сел с горечью вспоминают времена, когда практически в каждом населенном пункте был подобный крупный рыбколхоз. Но сегодня доходы от рыбного промысла упали настолько, что в том же РК «Память Ленина» решили заняться… животноводством. В прошлом году завели небольшое стадо: две дойные коровы, 22 теленка и два десятка баранов. Правда, такое решение сами рыбопромышленники назвали безысходностью.
«Это безысходность! Куда людей девать? Сказать – иди, гуляй?! Куда он пойдет? Они же в браконьеры пойдут, других вариантов нет. Или уезжать, но те, кто мог, уже уехали. За последние 10 лет поселок потерял больше 50 % населения. И уезжают квалифицированные специалисты, которых потом очень сложно найти. Поэтому удерживаем их, платим зарплату, даже когда они не работают», - рассказал председатель РК «Память Ленина» Виктор Князькин.
За счет фермы «рыбники» решили прокормить своих: все равно продукцию вывозить не получится из-за отсутствия той самой дороги. Процесс, как говорится, пошел: появилось потомство, стадо увеличилось. Правда, в этом году подвела река: из-за высокой воды покосы, расположенные в пойме, оказались затоплены. Причем, по всему нижнему Амуру.
«Незатопляемых покосов у нас нет, все косят на лугах. И всех затопило. Мы бьем в колокола: где брать сено? Сейчас вот жители села Солонцы к нам обратились: им необходимо 70 тонн сена. А где его взять столько? Никто на этот вопрос не может ответить», - посетовал глава Ульчского района Федор Иващук.
В ассоциации рыбодобывающих предприятий Ульчского и Комсомольского районов Хабаровского края считают, что здесь на помощь должны прийти краевые власти.
«К примеру, краевой сельскохозяйственный фонд берет баржу, централизованно закупает сено, грузит ее и везет по Амуру по потребностям. Это могло бы стать прямой поддержкой фермеров и сельхозтоваропроизводителей», - поделился председатель Ассоциации рыбодобывающих предприятий Ульчского и Комсомольского районов Хабаровского края Максим Бергеля.
По его мнению, госвласть в принципе должна искать иной подход к распределению водно-биологического ресурса. Например, доступ добывающих компаний к ресурсу сделать прямо пропорциональным к участию в социально-экономическом развитии территории.
«При распределении объемов необходимо учитывать «добрые дела». Механизм видится следующий: муниципальное образование письменно обращается к рыбодобывающим предприятиям с просьбой оказать ту или иную помощь, рыбаки в свою очередь эту помощь оказывают, затем предоставляют финансово-отчетные документы и получают пропорционально дополнительный объем рыбы», - предложил Максим Бергеля.
Пока же на практике все выглядит иначе и «рыбников» больше понуждают быть социально-ответственным бизнесом, нежели стимулируют. Яркий пример – широко разрекламированный властями (не только в Хабаровском крае) проект «Доступная рыба». Его суть заключается в том, что рыбодобывающие компании обязуются поставить определенный процент от своего улова на прилавки региона по сниженной цене. Порой, ниже себестоимости. Властям настолько понравилось «пиариться» на этом проекте, что рыбакам пришлось ограничивать свое участие в «Доступной рыбе». Так, в Николаевском районе в преддверии осенней путины решили раздавать бесплатную рыбу всем местным жителям старше 80 лет, а для пенсионеров «помладше» - по льготной цене: 100 рублей за килограмм.
«Мы сделали критерий по возрасту: 80 и выше. Пока так. Примерно прикинули, что человек 100 таких наберется. Если ниже взять, к примеру, пенсионеров, то у нас их очень много: из 1200 населения Маго 800 – пенсионеры. Если мы их всех возьмем, то предприятие будет работать себе в убыток», - рассказал глава села Маго Владислав Мавровский.
Еще одна особенность предстоящей путины на Амуре заключается в том, что жители амурских сел массово записываются в коренные малочисленные народы Севера (КМНС), чтобы получить всевозможные преференции. При этом нередко к нанайцам, ульчам, нивхам и другим малым народам себя относят представители славянских национальностей, а также выходцы из стран Средней Азии.
«У нас уже полрайона в КМНС записались. И едут со спокойной душой на реку, не только на красную рыбу, но и частиковые. Если ты берешь лицензию, то можешь ловить на определенных отведенных рыболовных участках, а КМНСам можно ловить по всему Амуру», - поделился глава Ульчского района Федор Иващук.
Свобода передвижения по реке, более «ловчие» орудия лова – именно это заставляет людей записываться в КМНС. Иначе, уверяют местные жители, можно остаться без рыбы. Для того, чтобы причислить себя к тем или иным народам Амура, достаточно уведомить контролирующий орган, который ведет так называемый реестр КМНС. Для этого необходимо подтвердить свою национальность. Сейчас подобная графа исчезла из официальных документов – паспорта или свидетельства о рождении, но в архивах ЗАГСа можно запросить информацию о национальности родителей и тем самым доказать, что ты, например, нивх или удэге.
«Приходят к нам в администрацию, запрашивают свидетельство о рождении, чтобы попасть в реестр. Приходили и такие: папа – нанаец, мама – русская. Их детей к кому относить?», - рассказала Татьяна Точилина.
Впрочем, вопросы не только относительно смешанных браков. Многие недоумевают: чем русский, живущий не один десяток лет на берегу Амура, отличается от любого представителя КМНС, который не всегда проживает в деревне, а, к примеру, лишь прописан там?
«Мы выходили с инициативой, чтобы все местные жители, у кого есть прописка, они могли поймать себе рыбу наравне с КМНС. Чем русский отличается от нивха? Он также здесь живет, также хочет кушать рыбу», - размышляет Владислав Мавровский.
По официальным данным, в 2020 году в Ульчском районе из 14,5 тысяч населения почти четыре тысячи – представители КМНС.
По идее, уверен Максим Бергеля, если предложить людям хорошо оплачиваемую работу, то они уже не захотят идти на всяко рода ухищрения.
«Логика очень простая: официально трудоустроенный местный житель – это автоматически минус один браконьер на реке. Только зарплата должна быть сопоставима с тем доходом, который можно получить браконьерским путем. Поэтому если предприятие берет на себя социальную ответственность и трудоустраивает местное население, то оно вправе рассчитывать на определенный ресурс», - поделился Максим Бергеля.
Впрочем, отмечают специалисты, рыбная отрасль в Хабаровском крае уже давно сместилась с лидерских позиций. Если судить по налоговым отчислениям, то в «низовке» на первом месте стоит лесная отрасль, за ней следует горнодобывающая, а рыбное хозяйство лишь замыкает тройку.
«Мы живем на рыбе, соответственно, в шелковых портках ходить должны, а мы ни денег, ни рыбы не видим», - посетовал Федор Иващук.
Во Владивостоке 14-15 апреля состоялось заседание Дальневосточного научно-промыслового совета. Мероприятие это ежегодное, но назвать его формальным заседанием и уж тем более – скучным – нельзя, ведь именно здесь рыбакам Дальнего Востока говорят: где и сколько рыбы они могут поймать, и что тоже немаловажно – какие орудия лова при этом можно использовать.
«Делить шкуру неубитого медведя» – читай непойманного лосося – начали еще задолго до ДВНПС: в СМИ развернулась информационная кампания: рыбаки, каждый в своем регионе, пытались склонить на свою сторону ЛПР (лицо, принимающее решение), ведь от этого зависит какие квоты им выделят, сколько рыбы они поймают, и скольких людей они обеспечат работой на период путины.
А делить, как всегда есть, что: текущий прогноз по добыче лосося в нынешнюю путину составляет 459 тыс. тонн. Больше за последние годы было только в 2018 и 2019 гг. Вылов горбуши официально прогнозируется на уровне 322 тыс. тонн, но возможна его плюсовая корректировка - еще порядка 50-70 тыс. тонн. Но вот кому, сколько и чем ловить дадут? Вот в чем вопрос.
В Хабаровском крае, к примеру, в нижнем течении Амура и лимане – так называемой «низовке» – никак не могут поделить кету и горбушу, которая заходит на нерест в главную дальневосточную реку и ее притоки, в частности в Амгунь. Больше всего споров о том, какими мерами регулирования снижать промысловую нагрузку: запретом сетей, что больно ударит по предприятиям Ульчского и других «верхних» районов (то есть расположенных выше лимана по течению), или количеством «проходных» дней, а это бьет уже по предприятиям Николаевского района. Учитывая и без того низкий объем, а всеми видами ловли разрешено добыть не более 13 тысяч тонн, рыбаки Ульчского и Комсомольского районов Хабаровского края всерьез опасаются, что жители сел останутся без улова и, соответственно, без заработка. По их мнению, если сохранить условия, «как в прошлом году», то они окажутся в том же кризисе, что и 2020-м. Из-за малых подходов кеты они не смогли освоить квоты, наемные рыбаки остались без работы, а кроме того местные предприятия сократили свое участие в программе «Доступная рыба».
Заездок в Николаевском районе
В путину 2020 года рыбаки Николаевского района Хабаровского края брали рыбу традиционным для местного промысла способом – с помощью «заездков» - специальных устройств, которыми фактически перегораживается часть реки, а всем, кто рыбачит выше по течению, в связи с запретом плавных сетей, оставались доступны лишь закидные невода, что рыбаки сравнили с «вылавливанием чаинки в кружке при помощи зубочистки». Рыбаки пытались вразумить тех самых ЛПР и даже написали проект программного документа под названием «Экономическая стратегия рыболовства в бассейне реки Амур», в котором попытались учесть интересы всех участников процесса.
Ещё накануне основного совещания промыслового совета жаркие дебаты развернулись на так называемых «рабочих группах», где рыбаки, работающие в одной промзоне или на одной реке, заранее договариваются – какие именно вопросы и позицию они будут озвучивать в ходе ДВНПС. В группе, которая занималась вопросами Амура, среди прочих предложений были и весьма кардинальные: к примеру, полностью закрыть любой промысел лосося на Амуре. Причем, на несколько лет. В итоге Хабаровский край занял противоположную позицию, согласно которой запрет сетей в 2021 году недопустим.
«Мы будем мощным регулятором по наделению объемов и прохождению лососей, чтобы нерестилища были заполнены. В 2021 году необходимо построить работу так, чтобы сохранить тихоокеанских лососей», - озвучил на ДВНПС позицию региона заместитель председателя правительства - министр сельского хозяйства, торговли, пищевой и перерабатывающей промышленности Хабаровского края Александр Шкурин.
Ранее в марте сенатор от Хабаровского края Сергей Безденежных вообще поставил вопрос о полном запрете «заездков»
«Туда попадает такой огромный объем рыбы, который промышленники не успевают обрабатывать. И кета, которая могла бы добраться до нерестилища, погибает», — пояснил Сергей Безденежных на заседании Совета Федерации.
Официальное решение по рыбалке на Амуре еще не принято, стратегию рыболовства в бассейне главной дальневосточной реки будут рассматривать отдельно еще в течение недели, и это уже стало главным сюрпризом и результатом ДВНПС.
«Это замечательно, что на первое место вышел социальный аспект. Дело в том, что изначальная стратегия промысла предусматривала запрет плавных сетей для рыбодобывающих предприятий, а без сетей предприятия Ульчского и других «верхних» районов не смогут освоить выделенные им объемы, а значит не смогут исполнить свои социальные обязательства», - поделился своим мнением участник заседания ДВНПС, председатель Ассоциации рыбодобывающих предприятий Ульчского и Комсомольского районов Хабаровского края Максим Бергеля.
Между тем, некоторые рыбопромышленники уже были вынуждены искать альтернативные пути заработка. Так, в некогда поселкообразующем рыболовецком колхозе «Память Ленина» из села Тыр, Ульчского района, Хабаровского края после нововведений 2020 года – а именно тогда им впервые запретили использовать сплавные сети, а предложили ловить рыбу при помощи закидных неводов – рыбаки решили заняться… животноводством. Завели небольшое стадо - две дойные коровы, 22 теленка, да два десятка баранов, которые уже дали потомство.
Ферма рыболовецкого предприятия в п. Тыр
«Это безысходность! Куда людей девать? Сказать – иди, гуляй?! Куда он пойдет? Они же в браконьеры пойдут, других вариантов нет. Или уезжать, но те, кто мог, уже уехали. За последние 10 лет поселок потерял больше 50 % населения. И уезжают квалифицированные специалисты, которых потом очень сложно найти. Поэтому удерживаем их, платим зарплату, даже когда они не работают», - рассказал председатель РК «Память Ленина» Виктор Князькин.
Среди других неожиданных решений, принятых на нынешнем ДВНПС – значительное сокращение квот для сахалинских рыбаков. Прогнозируется, что этим летом они смогут поймать лишь 45 тыс. тонн «красной» рыбы: 33 тыс. тонн кеты, почти 10 тыс. тонн горбуши, 1400 тонн нерки и 450 тонн кижуча.
«Руководители многих прибрежных дальневосточных регионов долгое время недоумевали, что в прибрежной зоне Сахалина дают такие показатели по вылову лосося. «Стахановские» цифры приводили в ступор – все понимали, что рано или поздно такие показатели приведут к истреблению стада», - поделился с EastRussia своим мнением один из участников ДВНПС.
Что касается других дальневосточных регионов, то, к примеру, Камчатка, которая по праву считается «рыбной житницей России» (в 2021 году на Дальнем Востоке планируется добыть почти 460 тысяч тонн лосося, из них 359 тысяч тонн – на Камчатке), к ДВНПС подошла с другой проблемой: здесь за последние годы, благодаря программе инвестиционных квот, было построено пять заводов береговой обработки. Это ровно половина из всех, что появились недавно на Дальнем Востоке. Принцип простой: предприятия вкладываются в развитие инфраструктуры, как следствие: создание рабочих мест, увеличение налоговых поступлений и т.п., за что и получают увеличенные квоты. Такой механизм позволил за 10 лет удвоить объемы вылова, примерно на столько же увеличился и выпуск готовой продукции на полуострове. Но теперь эта программа предусматривает снижение выделяемых квот и в ближайшие 10 лет камчатские рыбопромышленники могут лишиться суммарно около полумиллиона тонн: 200 тыс. до 2026 года, и на втором этапе, который также рассчитан на пять лет - еще 300 тыс. тонн.
«Получается, тем, кто уже вложился в развитие, брал кредиты, отслеживал ситуацию на рынке, модифицировал производство под выпуск продукции глубокой переработки, фактически говорят: «Всем спасибо, молодцы! Но так как вы делали эту работу самостоятельно, а также в рамках первого этапа инвестквот, мы в любом случае перераспределим ресурс тем, кому он, по нашему мнению, нужнее», - рассказал в интервью журналу «Fishnews - Новости рыболовства» председатель Ассоциации добытчиков лососей Камчатки Владимир Галицын.
Кроме того в этом году на главной нерестовой реке полуострова - Камчатке – впервые внедрят «амурский принцип»: из-за резкого сокращения стада лосося, заходящего в реку на нерест, здесь ввели РПУ – рыбопромысловые участки и «проходные дни».
Отдельный вопрос, который пришлось решать в ходе проведения ДВНПС, это минтаевая путина, в частности, и долгосрочная стратегия использования этого вида ВБР. Из-за того, что порты Китая, основного потребителя минтая и других ВБР, добытых российскими компаниями, не принимают отечественный улов, рыбопромышленники столкнулись с тем, что попросту не знают, куда девать минтай. Специалисты говорят о том, что весь вылов россияне съесть не могут. Другие эксперты утверждают, что съесть-то могут, но на Дальнем Востоке попросту нет нужного количества холодильного оборудования, поэтому 350 тысяч тонн российского минтая сейчас хранится в холодильниках Южной Кореи.
Учитывая сложившуюся ситуацию, в Росрыболовстве заявили, что программа выделения инвестиционных квот будет продолжена, что позволит за несколько лет нарастить холодильные мощности и развить другую необходимую инфраструктуру.
«Принято решение, что инвестиционные квоты будут. На Дальнем Востоке 20% инвестиционных квот будет распределено начиная с 2023 года. А для перерабатывающих заводов, возможно, даже и с 2022 года», - заявил глава Росрыболовства Илья Шестаков.
Впрочем, цифры предстоящей путины могут быть пересмотрены по любому дальневосточному региону: «наука» будет следить за подходами рыбы и при необходимости корректировать квоты. Причем, делать это впервые предлагается в формате заседаний по видеоконференцсвязи.
Фермер из Хабаровского края Михаил Утробин получил «дальневосточный гектар» одним из первых в регионе. Сейчас его продукция представлена в сетевых магазинах краевой столицы, а сам Михаил предлагает инициативы для улучшения сельхозсферы, которые могут повлиять и на экономику ДФО в целом. Одна из инициатив уже поддержана на федеральном уровне.
- Я как простой житель Дальнего Востока ощущаю поддержку, которую оказывает региону государство: есть специальные преференционные режимы, «Дальневосточная ипотека», «Дальневосточный гектар». Я сам являюсь получателем и «дальневосточного гектара», и «дальневосточной ипотеки». Это значит, что я уверен – эти инструменты реально хорошие, рабочие, помогающие выполнять задачи, которые стоят перед Дальним Востоком: сохранение численности населения, разворот на Восток, развитие экономических связей внутри регионов, а также развитие внешнеэкономических связей.
Программы «Дальневосточная ипотека» и «Дальневосточный гектар» – это классные инструменты. Сейчас, конечно, внимание к «гектару» ослабевает, потому что ложка дорога к обеду. Когда нужно было максимально всем рассказать о том, что есть такая программа, было больше внимания со стороны средств массовой информации. Сейчас его намного меньше, но есть и плюсы. Это отдельная программа, которая с 2016 года претерпела кучу изменений: десятки тысяч людей воспользовались правом безвозмездно получить землю, были определенные препоны, но их убирали с помощью внесения корректив в Федеральный закон.
Я фанат «Дальневосточного гектара», всегда искренне «топлю» за эту историю, потому что это реально выгодно. Я предлагал при освоении первого гектара давать второй, третий, десятый гектар. Мы готовы, земли свободные есть. При этом инструмент получения земли реально подразумевает полное отсутствие какой-либо коррупционной составляющей: все делается, сидя за компьютером, никто не сможет какие-то препоны создать. Одна из правок в федеральном законе была принята по моей просьбе – давать дополнительный гектар. Я сам воспользовался этой возможностью и дополнительно к пяти уже имеющимся гектарам, взятым на всю семью, оформил еще два в месте, которое мне очень-очень нравилось. Опять же, не ходя ни к кому на поклоны, ни с кем ничего не обсуждая, а просто в соответствии с законом, который у нас принят. Это здорово.
Конечно, хотелось бы дополнительной поддержки. Мне кажется, было бы неплохо запустить в одном или нескольких регионах ДФО пилотный проект раздачи дальневосточных гектаров не там, где ты выберешь участок, а там, где государственные органы найдут свободную землю, сделают дорожную, электросетевую инфраструктуру, подведут газ и создадут какой-то кластер или современную деревню XXI века со всеми коммуникациями: интернетом, сотовой связью, возможно, единой скважиной и очистными сооружениями. Мне кажется, что в наше время это очень просто: есть модульные решения, готовые, надежные, которые позволяют дать эти коммунальные блага не одному, а сразу многим.
Я построил дом сам, дорожную инфраструктуру, электричество тоже проводил сам, скважину бурил для себя, очистные сооружения делал для своего участка. Просто я понимаю, если бы было 10 рядом компактно расположенных хозяйств, то в пересчете на единицу домовладения это было бы дешевле минимум на 30-50%. Поэтому есть такая задумка о современной деревне, состоящей из «дальневосточных гектаров».
Есть и предложение о предпринимательской деятельности, касающееся разворота на Восток. По моему мнению, стоит распространить условия режимов ТОР и СПВ на всех предпринимателей ДФО. Можно опять же сделать пилотный проект в каком-то дальневосточном регионе, либо предоставить преференции этих режимов для предпринимателей, занятых в приоритетных сферах экономики. Например, можно дать предпринимателям из сельхозсферы такие же налоговые послабления, как для резидентов ТОР и СПВ. Мне кажется, что это предложение позволит проактивно развивать экономику и взвинтить темпы развития Дальнего Востока.
На примере тех же ТОР и СПВ мы видим, что эксперимент начавшийся более десятка лет назад, не сворачивают. Значит государству это выгодно: появляются новые рабочие места, люди закрепляются на территориях. И особенно внимание нужно уделить сельским территориям, потому что село кормит нашу страну. Надо сделать так, чтобы люди перестали бежать в города, потому что в селах сейчас нет должной инфраструктуры, нет «белых» зарплат, люди не могут получить ту же самую «сельскую» или «дальневосточную ипотеку», потому что не устроены. А чтобы закрепить людей, нужно дать им возможность получить возможность жить в новом современном доме.
Решить эту проблему, на мой взгляд, и помогут льготы ТОР и СПВ: работодатели в сельской местности смогут снизить отчисления в различные фонды, благодаря этому будут официально трудоустраивать сельских жителей, платить им «белую» зарплату. А те в свою очередь смогут закрепиться на своей территории.
Главное в сельском хозяйстве, по моему мнению – качество продукта. Последние два года мы идем по пути кооперации с другими фермерами, которые готовы давать высококачественный продукт, чтобы мы поставляли его на прилавки Хабаровска. В 2023 году у нас был рост производства в полтора-два раза относительно предыдущего года. В этом году мы тоже хотим примерно настолько же вырасти, для этого я реконструировал производственные мощности по переработке молока, отладил многие логистические процессы, поменял персонал. Мы готовы к росту, но я против роста в 3-5-10 раз, я так не могу и не хочу. Я за качественный продукт, а не за объемы. Мне приятно, когда я иду по городу, со мной здороваются, говорят, что у нас лучшее молоко в Хабаровске. И пусть у меня будет рост небольшой, зато с сохранением качества, к которому привыкли покупатели. Для меня это принципиально важно. Примерно 95% покупателей нашей продукции – это постоянные клиенты. Я горд этим, а также своей продукцией, и планирую, что дальше будет так же.
Сергей Суровцев — один из самых известных участников программы «Дальневосточный гектар» в Хабаровском крае и в ДФО. О его пасеке наслышаны многие, в 2017 году фермер получил премию «Звезда Дальнего Востока» за самую эффективную и оригинальную реализацию освоения земли. На достигнутом он не остановился и расширил свое дело. Владелец нескольких бесплатных гектаров не понаслышке знает о трудностях в реализации планов и предлагает пути решения проблемных вопросов.
— Я участвую в программе «Дальневосточный гектар» с самого ее начала: в декабре 2016 года моя семья получила три гектара. Надел я брал для пчеловодства и производства различных травяных напитков, для заготовки дикоросов. За это время не только дело развилось, но и появилась инфраструктура: проведено электричество, есть скважина, сушильня, столярный цех с многофункциональным станком для деревообработки, склад для хранения улитары, омшаник — зимовник для пчел. Веранды разные и баня, чтобы восстанавливаться после трудов великих. В общем, если в квадратных метрах выражаться, более 400 кв. метров построено.
Сейчас строю дом на берегу озера, недалеко от пасеки. Возможно, буду принимать гостей. В министерстве туризма не против, чтобы я развивал туристическое направление. Им понравилось, как я в прошлом году возил экскурсии к себе: познавательные, развлекательные, с дегустациями, со знакомством с пчелами, с избавлением от страхов – люди держат пчел в руках. Рассказываю о философии взаимоотношения пчеловода и пчел – непотребительской, не эксплуатационной.
При должном уровне разворотливости владельца гектара, который пользуется мерами господдержки, они очень приходятся к месту, их можно применить, если не стоит цель просто присвоить что-то, ничего не вложив в дело. Ведь есть и такие случаи, когда владельцы гектаров безответственно используют средства или по неопытности расходуют их неэффективно.
В этом году для меня истекает срок получения грантовой поддержки. Средства, полученные по гранту, нужно освоить в течение двух лет и в течение пяти лет развиваться в соответствии с бизнес-планом до указанных в нем параметров. Все это мы сделали. У нас пасека увеличилась с 27 до 100 ульев, мы построили необходимые подсобные помещения, которые позволяют на плановой основе комфортно выполнять трудовые обязанности. Даже банька у нас появилась, чтобы силы восстанавливать – заботимся о кадрах. У нас за пять лет созданы два рабочих места. Они так и остаются.
Организован сбыт продукции в Хабаровске. Объем точно не падает, остается на стабильном уровне. С крупными торговыми сетями для таких, как я, мелких предпринимателей, дела со сбытом остаются сложными. Сетям мы неудобны, потому что не можем обеспечить достаточных объемов и выполнить определенные требования, связанные с той же упаковкой и сопровождением.
В плане стоимости энергоносителей мы отстаем от западных регионов, именно поэтому наша конкурентоспособность с федеральными торговыми сетями, которые сейчас преобладают в Хабаровске, проигрывает. Это происходит, в том числе из-за того, что все-таки плотность населения на Дальнем Востоке меньше, возможности маневрировать в бытовых условиях у нас ниже, соответственно развиваться мы так быстро не можем. Значит, на мой взгляд, это точка для приложения усилий органов местной власти. Считаю, что для выравнивания ситуации с учетом особенностей местного производства, необходимо, по сравнению с западными партнерами, позиционировать, представлять и продвигать местную продукцию.
Я для себя формат сбыта определил, понял, что мне с сетями работать неудобно. Наблюдаю за тем, что происходит на рынке, состою в ассоциации производителей, получаю оттуда информацию и вижу, с какими трудностями сталкиваются в работе с сетями более крупные, чем я, производители. У меня свой путь. Считаю, что у личных хозяйств всегда есть возможности удовлетворять потребность клиентов более гибко, не только по качеству, но и по ориентации клиентуры. Поэтому я буду развивать свои точки. И вот как раз на днях, в феврале, мы открываем небольшой магазинчик в центре города. Я организую сейчас работу с турфирмами, которым будет интересно завозить туда туристов. Магазинчик расположится рядом с площадью Ленина, и по пути с экскурсии туристы смогут ко мне заезжать, брать сувениры для себя, для своих родных, чтобы рассказывать о нашей дальневосточной земле. Такая стратегия дает уверенность на случай каких-то катаклизмов быть более защищенным – это уже своя территория, своя недвижимость,
Считаю, что средств на «Дальневосточный гектар» и на поддержку их владельцев выделяется много, и некоторые даже не осваиваются, из-за чего потом регионы испытывают трудности. Я не специалист в этой области, но могу сказать, что мне получить грант было не трудно. Сейчас, на мой взгляд, значение имеет другая форма помощи: когда выстраивается рынок производства, сопровождения, госконтроля над произведенной продукцией, когда производители должны работать в программах «Меркурий», программах, связанных с введением онлайн-касс, необходимо помогать начинающим производителям. Ведь порой, хочешь, не хочешь, попадаешь в зону риска и можешь стать правонарушителем. Это касается и налогов, и отчетностей.
Для помощи начинающим производителям необходимо создавать инкубаторы, основной целью, которых должно стать создание упрощенных условий вхождения людей в бизнес. Эти инкубаторы могут стать одновременно упрощенной системой для фермеров, например, для помощи в работе в том же «Меркурии» или в оформлении различных документов, и площадкой для подготовки кадров, в том числе, финансово-кредитных, для ветеринарной и другой сфер.
Сейчас «Дальневосточному гектару» не уделяется столько внимания, как раньше, и это, по моему мнению, нормальная история: у страны несколько поменялись приоритеты, плюс на стадии разработки программы серьезные научные работники, прогнозисты не изучали, каким должен быть конечный образ у этой инициативы, не определяли, каким лифтом она может стать для человека, какие стимулы и возможности у него есть, чтобы развивать свое дело. Курсант, поступая в военное училище, понимает, что у него есть перспектива дорасти до генерала, а почему у фермера на «Дальневосточном гектаре» перспектив нет? На мой взгляд, такие вертикали нужно выстраивать во всех отраслях, об этом нужно подумать отраслевым министерствам, ведомствам. Понятно, не все сразу происходит, но нас необходимо обязательно увязывать в государственную систему и находить нам место.
- Да какая рыбалка?! Холодрыга такая на улице! – говорили мне знакомые, заслышав о моих планах отправиться на выходные за ленком и хариусом.
В Хабаровске и правда морозы под 40, но желание «вырваться на оперативные просторы» пересилило – сидеть в городе надоело, да и на «зимней» я бывал лишь единожды: на севере Камчатки, в заливе Корфа. Было это лет 10 назад, ловили мы камбалу и корюшку в заранее подготовленных лунках, так что, можно сказать, это не в счет.
Изначальную идею ехать на «зимнюю горную» и жить в отапливаемой палатке, мы, внимательно изучив показания термометра и прогноз, все же отвергли. Решили остановиться на базе на берегу реки в поселке Сукпай, что примерно в 200 километрах от Хабаровска, в том числе, по «бамовской» трассе (она же «бетонка», она же дорога «Восток», она же федеральная трасса А375) Хабаровск – Находка, которая, на самом деле, никуда не ведет и теряется в тайге сразу после пересечения административной границы между Хабаровским краем и Приморьем.
Неделя до поездки прошла в бурных обсуждениях «сколько брать», «вся рыба наша» и «на что лучше ловится». В итоге решили, что короед (20 рублей за штучку) – наше все и вот уже два боевых экипажа на «Паджерике» и «Форике» (Субару Форестер – прим. ред.) быстро преодолевают «бетонку» сворачивают на «гравийку», ведущую до бывших леспромхозховских некогда богатых поселков. На развилке Мухен – Сукпай заправляемся по полной (раньше на этой АЗС принимали только «налик») и вот она – Сидима (обычно поем про нее на манер «розенбаумовской» «Ах, зима ты, моя, зима», вместо «зимы» вставляя «Сидима»): здесь есть кафе, борщ и можно уже не бояться постов ГИБДД впереди, так что «рыбалка официально открыта».
Филиал Кубы на Дальнем Востоке
Дорога в Сукпай идет по тайге: перевалы, елки, сосны, где среди них где-то бродит амба (Амба –великий, большой, огромный так коренные жители Дальнего Востока называли тигра – прим. ред). Примерно на полпути попадается поселок Золотой – нынче уже наполовину заброшенный. А ведь еще до конца 80-х это были места, куда ехали зарабатывать. Причем, со всего мира. Сукпай, к примеру, строили (а потом и жили здесь) кубинцы: братья с острова Свободы приезжали в глухую дальневосточную тайгу, чтобы строить целый город лесозаготовителей (проект был рассчитан на 50 тысяч жителей), а взамен для своей социалистической республики рубили лес и бесплатно отправляли его к себе на родину. Сукпай, кстати, и переводится, как «луч солнца», правда, в переводе с удэгейского.
Обложка книги Джанси Кимонко "Там, где бежит Сукпай"
Места эти живописно описывал удэгейский писатель Джанси Кимонко в повести «Там, где бежит Сукпай», но каждый раз, когда приезжаешь, открываешь что-то новое.
На въезде в «нижний» поселок
В Сукпай от Транссиба раньше вела Оборская железная дорога, протяженностью около 150 километров – по ней отсюда и соседних поселков - Мухена, Дурмина – вывозили лес (пассажирский поезд тоже был). Сейчас от ветки осталась лишь насыпь, да железобетонные мосты. Впрочем, и поселок нынче оставляет удручающее впечатление. Особенно, «верхний» (или «новый», как его еще называют) – как раз тот, который строили кубинцы. Панельные дома зияют выбитыми стеклами, некоторые из них так вообще разобрали.
«Верхний» поселок, построенный кубинцами
Жилищная афера
Лет 10 назад в Сукпае случился «бум» - в поселке стали скупать квартиры, особенно 3-х комнатные. В роли покупателей, как правило, выступали жители севера Сахалина. Как оказалось, это была схема по обналичиванию жилищных сертификатов для выезжающих из районов Крайнего Севера – благоустроенное жилье посреди тайги покупалось за копейки, а по сертификату за него давали кратно больше. Теперь это – те самые квартиры с выбитыми стеклами: понятное дело, что никто сюда переезжать и не думал.
Впрочем, финиш у нас не в Сукпае, а примерно в пяти километрах, недалеко от вожделенной речки, на базе, где нас встречает Игорь – мужчина лет 50-60-ти.
Таежная база
Работает здесь смотрителем/распорядителем. Сам родом из Амурской области, год назад уехал домой к дочерям, но началась «СВО» и владелец базы вместе с сыном попали под мобилизацию. Тогда супруга (она же мать) мобилизованных позвонила Игорю и сказала «приезжай, без тебя не справиться». Вот и живет теперь с лошадью, двумя собаками и кучей кошек.
Елка по-сукпайски, украшенная компакт-дисками
Кошки, кстати, опасные: куриную кость, нечаянно уроненную со стола, подхватят на лету, да перегрызут тут же – настоящие дальневосточные коты. А еще они сидят возле домика, где мы остановились, и мяукают, когда ты выходишь – мол, дай пожрать! А вот если заходить в дом, то молчат – понимают.
Те самые кошки
То, что мы сняли домик на базе – это правильно. Света в нем хоть и нет (LED-освещение от солнечных батарей не в счет), но «буржуйка» греет, а за окном – 40. Чтобы не бегать к машине, ставим брелоки в режим «прогрев каждые четыре часа» и понеслось: UNO, нарды, «разговоры разговариваем». Завтра – на рыбалку.
На лед!
До реки Сукпай, скованной льдом, не больше километра – загружаем в сани-волокуши все необходимое и отправляемся на рыбалку.
На льду Сукпая
Через минут 40, выйдя на лед, и подобрав место под «завалом» (в этом смысле горная рыбалка зимой мало чем отличается от осенне-летне-весенней – выбираем те места, где любит прятаться рыба), ставим палатку без дна – в ней можно укрыться от ветра и отгородить рыбу от солнечного света, который может пробиться через пробуренную лунку и вспугнуть рыбу, и бурим лунки.
Алексей за работой
Тут стоит сказать, что у нас с собой был мотобур. Без него было бы тяжело – лед на Сукпае хоть и метра не достиг, но вручную было бы сложно.
Владелец бура – Алексей, кстати, также впервые оказавшийся на зимней горной рыбалке, провел разъяснительную работу: ножи для бура на "горняшке" (горная рыбалка - прим. ред.) подходят любые, а вот для бурения на Амуре далеко не все - лед на главной дальневосточной реке и «горняшке» абсолютно разный.
В ожидании рыбы
Стоит ли говорить, что мы ничего не поймали? Не помог ни короед, ни крючки «нужной формы». Ничего. Хотя, справедливости ради, поклевка была, и не единожды. Впрочем, рыбалка – это же не всегда про улов.
Возвращались с твердым желанием вернуться по весне и «наказать всю рыбу». На базе устроили чемпионат по нардам. Я, кстати, выиграл.
Вид на реку Хор, в которую впадает Сукпай
Смотритель Игорь успокоил: мол, не вы первые, кто возвращается с «сухими канами» (кан – емкость для рыбы - прим.ред). Во-первых, близость к населенному пункту практически всегда означает, что рыбы здесь нет – ее попросту выловили местные. К тому же хариус с ленком – рыба достаточно привередливая: то солнце слишком ярко светит, то вода недостаточно мутная, то температура неподходящая. И если на осенней или летней рыбалке ты можешь спокойно поменять локацию, выбрав на реке более подходящую яму или залом, где в горных реках любит прятаться хариус, то на зимней для этого приходится бурить новые лунки.