Зачем врач-бактериолог из Хабаровска создает неолитические орудия

Пока ракета Илона Маска бороздит космические просторы, а киберсудей готовят к рассмотрению уголовных дел, некоторые будят в себе древнего человека – и обретают в этом дзен. Работник хабаровской противочумной станции Николай Цой в свободное от борьбы со смертельными бактериями и вирусами время мастерит аналоги древних орудий. Предметы охоты и быта он создает без помощи современных инструментов. Что за движение флинтнеппинг, как оно завоевывает мир, но почему в нём мало исторической правды, - в новом материале East Russia.

Андрей Слесаренко

Шесть вечера. В Хабаровском музее археологии приглушен свет, ворота на замке. По крутой винтовой лестнице меня ведут на третий этаж. Здесь, в отделе экспериментальной археологии двое молодых людей заговорщицки улыбаются. На столе – сырая рыба. Николай Цой, 29-летний врач-бактериолог, только что примчался сюда с работы, как частенько делает по вечерам и выходным. Вот он достает из рюкзака с десяток «доисторических» ножей, расстилает клеёнку и приступает к разделке полуметрового ленка.   

 Зрелище, годное для кухонь, чудно смотрится в музее, где каждый из нас рефлекторно старается «не шуметь» и «руками не трогать». «А как к разделке рыбы отнеслось бы руководство учреждения?» – спрашиваю Анастасию Соболеву, молодого археолога, впрочем, уже закаленного годами экспедиций. Настя наблюдает за процессом чуть поодаль. Машет рукой, мол, ничего особенного. Экспериментаторы уже варили в кабинете звериные копыта и кости (и на днях продолжат), ошкуривали сомов и выделывали рыбью «кожу». На них больше ругаются, когда пилят рога - это шумно и запах стоит, как в кабинете стоматолога.

Экспериментальный сектор, открытый в хабаровском музее археологии более 10 лет назад - островок древности в центре современного города. Единственный на Дальнем Востоке. 6 сотрудников, плюс волонтеры и привлеченные специалисты. Николай Цой в музее не трудоустроен, это своеобразный бартер: ему разрешают трудиться в мастерской, а он помогает с наполнением экспедиционных залов. Занятия с посетителями построены на общении с миром древности, но тот же каменный топор из основных фондов, где всё на учёте, и хранится в специальных условиях, в руки гостю не дашь. Выход из положения – рукотворные аналоги. 

Ученые и добровольцы воссоздают здесь древние производства и промыслы. Исследования не только рассказывают о техниках обработки материалов, но и позволяют приблизиться к образу мыслей древнего человека. Например, на изготовление орудия труда эпохи неолита требуется не один час времени, концентрация, больше присущая шаолиньским монахам, чем человеку эпохи «цифры», с его бешеным ритмом жизни.

«Древние люди были иными и на психическом, и на физиологическом уровне, - говорит Анастасия Соболева, научный сотрудник хабаровского музея археологии. - Мы слышим и чувствуем запахи по-другому, наше осязание ослабло в городских условиях. Они сформировали человека когнитивно совершенно другого уровня, чем первобытный, живший на лоне природы, которому было не сложно по 6 часов сидеть и обрабатывать камень. Попробуйте сами на чем-то позалипать по нескольку часов. 

Сегодня в Африке житель какого-либо племени, выйдя на тропу, может точно сказать, кто здесь проходил полчаса назад, из какого народа, кто это был – старик, ребенок или женщина. Потому что в сотни раз лучше работают рецепторы, потому что другие условия. Нам сегодня это не нужно. Природа нас формирует на протяжении тысячелетий, шлифует, и дает возможность не только пользоваться какими-то апгрейдами, но и откатываться к предыдущей версии. Даже мы, археологи, уезжаем в глушь, и нас спрашивают: «Как вы можете по 2 месяца без связи, без интернета?» Да с удовольствием! Я помню свою первую экспедицию, когда я за 50 дней ни разу не воспользовалась mp3 плейером, который взяла с собой. Мы каждый день были на раскопках, и реально общались, обменивались историями, для меня это было открытие! Но есть минус, когда ты возвращаешься в город, он тебя оглушает».

Фото: На археологических раскопках в с.Нижнетамбовское

«То, с чем сейчас активно борются преподаватели, называя это расфокусировкой внимания, раньше было абсолютной нормой, - вторит ей Николай. – Потому что или в узкое окошко смотреть, или видеть мир через открытую дверь». Мастер говорит, ему повезло: усидчивость привил папа еще в дошкольные годы. Много позже, в 2012 году выпускник хабаровского медуниверситета попал на «первобытное подворье», площадку при музее археологии.

«Я рос в деревне, и как ходить стал, получил от отца в руки нож и деревяшку. Потому опыт обработки уже был, плюс по школе мы с отцом делали стальные ножи! Исторические иллюстрации в книгах всегда вызывали восхищение. Здесь, в музее мне показали принципы работы с камнем и костью. Долго у меня руки привыкали», - Николай рассказывает, вертя в руках здоровенный каменный топор, который смастерил за… 2 дня.

«Сейчас работаю с деревом, камнем, костью, растительным и животным волокном, осваиваю глину и выделку шкур. Для создания каменного лезвия необходим большой камень нужной породы, достаточно твердый, вязкий и изотропный. У нас в регионе, - Настя, не дай соврать, - это роговик, алевролит, сердолик, халцедоны и яшма. И где-то еще я встречал аргиллит, но очень плохого качества. В общем, берется большой кусок, находится грань под 90 градусов плюс-минус, и делаются сколы камнем. У разных культур были разные типы ножей, не все из них встречаются на Дальнем Востоке. Есть, допустим, вкладышевый нож, составное изделие. В деревянную или костяную обойму вставляются ретушированные или не ретушированные каменные пластинки, и из нескольких выкладывается лезвие».

Этнографические реплики мастера Николая будто сняты с музейных полок. Брутальные шлифованные ножи и маленькие женские ножи-рыбки, деревянные очки с узкими прорезями, защищавшие эскимосов от слепящего снега, гарпун из кости - всё «подсмотрено» в неолите. Эта эпоха здесь интернациональна. В орнаментации использованы рисунки анасази и хококкам, доколумбового племени из центральной Америки. Отсюда родом и бог плодородия – Кокопели. Носорог – из мадленской культуры (Франция), финал ледникового периода. Фляга из кокоса «взята» у Полинезии. Орнамент Николай наносит кремниевым отщепом. Местных мотивов, например, сикачи-алянских, здесь мало. Амурские петроглифы мастер не воспроизводит, так как из-за большой детализации и ширины линий в миниатюре они сильно теряют в эстетизме.      

Через дорогу – большой краеведческий музей им.Гродекова, чьим подразделением и является археологический. Мастер-бактериолог там - частый гость, изучает, впитывает. Впоследствии неспециалисту легко спутать его новоделы с артефактами, найденными на раскопках.  

«Этот слой уже к древности не относится, и даже через 300-500 лет вряд ли археологи спутают, - разъясняет Анастасия Соболева. - Но выглядит аутентично, даже идеально! То, насколько старательно и с каким перфекционизмом исполнены эти вещи, обсуждению не подлежит. Хотя, если проанализировать пласт древних артефактов, перфекционизм мы находим и среди древних мастеров. Археология - это не профессия, это состояние души, и Николай в этом плане не меньший археолог, чем мы. Он человек широкого кругозора и не зацикливается на какой-то теме, использует мотивы народов разных эпох».

«Работая в разных областях археологии, приходится иметь дело с реконструкциями, с реставрациями, что-то делать своими руками. Невозможно нам судить о древности и занятиях первобытного человека, если мы пробуем приблизиться к этому только в теории. Ведь ещё в 17-19 веках некоторые учёные каменные орудия труда считали окаменевшим металлом! Поэтому и возникло направление экспериментальной археологии, - развенчать многие мифы, получить знания, подкрепленные практическим опытом, изучение камнеобработки, гончарного ремесла», - объясняет Анастасия.

«Был такой момент, когда теоретики по той же керамике предполагали температуру обжига в 400 градусов. Проведя ряд опытов, мы убедились, что при том составе глиняного теста, который присутствовал в определенной культуре, это вообще нереально. Там не меньше 800, а это уже другой уровень обжига, не просто в костер кинул, это были печи», - продолжает Настя.

Фото: мастер-класс в хабаровском музее археологии. 

«У нас сейчас есть занятия по лепке сосудов из глины, «мастерская древнего гончара», изготовление музыкальных инструментов, украшений, неолитических и палеолитических «Венер», разные мастер-классы для посетителей. Обработка камня - занятие для истинного ценителя. Мы доносим до детей, что древние люди – это не какие-то грубые, примитивные, немытые! Они были очень организованы, и эпоха неолита - это такое поле для исследований, когда ты узнаешь, что они ничем от нас не отличались! Те же стремления к развитию, недаром эпоху новокаменного века ученые называют революционной. Шлифованные орудия труда, изумительные работы, техники, которые, несмотря на свой непритязательный внешний вид, являются очень эффективными. Наш сотрудник попробовал каменным топором деревья порубить, это было тесло, которое рубит по вертикали, расщепляя древесину. Он сказал, уж насколько я вроде не слабенький мужик, я даже не подозревал, что у меня эти мышцы существуют!»

В контексте эмпирической археологии часто вспоминают о флинтнеппинге (от англ. flint - кремень, knap - откалывать, дробить камень). Адепты этого западного движения, в основном, технологически моделируют процессы древности, но - современными инструментами. Флинтнепперы проводят регулярные съезды в национальных парках, где есть залежи кремня.

Скрин: фотогалерея по запросу "flint knapping" в Google 

«Через какое-то количество сделанных ножей приходишь к определенной форме, и понимаешь: то, что показывают западные флинтнепперы, это очень красиво, но далеко не всегда функционально, - рассуждает Николай Цой. - Встают вопросы, насколько соблюдены исторические каноны. Говорили, что очень тяжело шлифовать нефрит. Неправда! Вот этот нож делается из куска камня за два часа. Фанаты флинпеппинга сидят в Instagram, на Youtube есть замечательные каналы, где очень много народу. Там нередки вопросы: «О, какой классный нож! А что им можно делать?». Не все люди осознают, зачем им это нужно. А ведь это вполне утилитарные вещи, которые нужны для разделки рыбы, дичи, мяса, грибы ими можно подрезать.

Разница между археологами-экспериментаторами и флинтнепперами примерно та же, что между реконструкторами и ролевиками, вы понимаете. Флинтнепперы находят камешки, они вырезают их, вплоть до того, что повторяют форму наконечника, делают его линзовидным, затем плечевым или локтевым отжимником (приспособление для обработки камня – East Russia) чешуйки поснимают, и он становится красивым, каждая чешуйка одна к одной, но это не так, как делалось нашими предками!

Я сделал уже полсотни разделочных ножей, они есть и на моей кухне. И это – не сувениры. Остроту камень держит лучше, чем сталь, потому что твердость выше. Во время обработки происходит микроскалывание, и он самозатачивается. Для рукоятки нужен скребок, чтобы счистить кору, верхний слой дерева, потом яшмовая галька для сглаживания, стирания обожженного слоя, потом отдельно гранитная галька для грубой обработки, чтобы получить бифас. И потом уже лосиный рог для мягкого отбоя и отжима. По пилообразному краю видна ретушь, её я уже делал косульим рогом - остряком. Я делаю углубления, потом затираю их краской и сверху наношу фиксирующий состав, тот же воск. За каждым орудием труда стоит еще и немало брака, 2/3 камня уходит в расход, функциональные изделия получаются при условии, что в сырье не будет трещин и инородных вкраплений. Чтобы сделать что-то стоящее из того же сердолика без камнерезного станка, он должен быть размером с литровую банку. Кто-то из вас видел такой камень на том же Амуре хотя бы с кулак? Это проблема».

Фанаты первобыта не чужды достижениям прогресса. Фото своих работ Николай Цой транслирует в Instagram. Четко знает свою целевую аудиторию. Говорит, это не домохозяйки, ножи берут рыбаки и охотники, а также коллекционеры, которые интересуются историей.

Как «доисторическое» хобби уживается в буднях врача-бактериолога, помогают ли навыки из одной области в другой?

«Мои увлечение и работа на хабаровской противочумной станции – процессы немного взаимоисключающие, просто потому что приходится иметь дело с опасными инфекциями, думать только о них. Это I-II группы: чума, туляремия, холера, сибирская язва! А мастерская - это досуг. Знания по медицине, биохимии, физиологии, антропологии очень помогают в воссоздании быта и мышления древнего человека» - перечисляет Николай.

Фото: Николай Цой за работой на хабаровской противочумной станции

«И тут мы переходим к самому главному», - слово снова берёт археолог Анастасия. «Многие даже взрослые наши гости, увидев древние шлифованные орудия труда, не верят, говорят, это инопланетные технологии! И у меня вопрос: люди, что же вы так себя не любите?! Своих предков, которые всё это могли, и тех мастеров, кто без инструментов умеют сейчас. На самом деле, люди были те же, только по-другому мыслили. В чем-то наше развитие идёт по экспоненте, то, как мы умеем перестраиваться, оперировать разными потоками информации, разводить эти потоки. Человек сегодня достаточно многозадачный. Это вопрос дискуссионный, и много специалистов, физиологов, нейрофизиологов будут спорить между собой, насколько люди изменились. Я считаю, что каждому времени - свой человек.

Сейчас большинство ученых склоняется к тому, что мы живем в век антропоцена, это когда человек меняет всё вокруг», - продолжает удивлять Анастасия. А вы знали об этом? «Если брать глобально – плейстоцен, голоцен, антропоцен. К этому понятию вообще стали склоняться еще в 80-е, до последнего геологи сопротивлялись, но и они по результатам своих исследований признали, что даже на геологическом уровне человек меняет всё. Если мне не изменяет память, ключевыми стали исследования в Чернобыле. Тот же разлив нефти в Мексиканском заливе повлиял на многие уровни. В причинах того же наводнения 2013 года на Амуре есть антропогенный фактор. Паводковой ситуации поспособствовали многолетние пожары и вырубки лесов. Не все последствия еще изучены, а ведь у нас изменилась градация животных. 

А вообще сейчас век цифровой, век технологий, когда практически всё переходит в виртуальное пространство. И это помогает науке! Нам предъявили нашу амурскую Нефертити, еще несколько артефактов, 3D-модель сделана путем фотометрии (фото объекта с разных ракурсов – East Russia). Благодаря фотометрии у нас были обнаружены новые петроглифы на Амуре. Так на камень посмотришь – ничего не увидишь, а съёмка позволяет увидеть орнамент, который практически снивелировался, сгладился. Потом с квадракоптеров съемку ведут, иногда только взгляд с высоты позволяет увидеть, что это», - восхищается Анастасия Соболева.

Материал для своих изделий Николай Цой находит в лесу и по берегам рек. В городе камень хоть и на дороге валяется, но для работы не годится: из-за заколачивания свай и работы тяжелой техники трескается базовый грунт, а вместе с ним и камень. За городом хэндмейдер проводит «работу со свидетелями» - показывает образцы, и спрашивают местных, если ли подобное в их районе. Дерево для рукояток ножей – лесное, но подойдет и городское. «Насчет дерева - мне нравится работать с обожженными изделиями. Карбонификация увеличивает срок службы, поверхность превращается в уголь, я ее счищаю, можно кусками песчаника или разбитой керамической кружкой, после обжига уходят неровности, дерево становится тверже. Вообще, я делаю всё, до чего руки доходят. Вполне возможно, что в одной из экспедиций, намеченных на лето, можно попробовать поделать рисунки на туфовых глыбах». «Главное, найти их не в историческом месте!» – вставляет Анастасия. «Да, не спорю», - продолжает Николай. «Если люди приходят и рисуют на этих камнях ключами, это уже о чем-то, да говорит! Туф - материал мягкий, пористый. Плюс крупные зерна, это как рисовать по песчанику.

Мне всё время хочется большего, это как наркотик! Я сделал каменный топор, теперь я хочу сделать что-то каменным топором. Я сделал нож, я хочу сделать что-то каменным ножом. То есть я наделал инструментов, вышел в лес, и делаю себе быт этим инструментом. Сколько бы я не уходил в тайгу, мне никогда не хочется назад. Вполне реальная перспектива, что однажды уйду, и не вернусь».

Фото: Лучник на сопке Двух братьев. Алексей Тимиргалеев, Антон Шевченко, Николай Цой.