Поделиться
«Покормить глаза красотой»
Поделиться

Почему писатель и художник Лора Белоиван считает, что море у каждого должно быть свое

Ее книгу «Чемоданный роман», номинированную на Довлатовскую премию, Александр Генис назвал единственной, которая понравилась бы самому Довлатову. Ее картины – или «пикчи», как прозаично именует их автор, – охотно раскупают в частные коллекции по всему миру. Лора Белоиван могла бы преуспевать в любой стране. И лет десять назад она едва не поддалась чемоданному настроению. Почти собралась перебраться из Владивостока в Москву. Но однажды они с мужем пошли прогуляться по набережной – и увидели маленького погибающего тюлененка. Подобрали, поселили в собственной ванной. Назвали Чувырлой. Пытались вылечить, но спасти не смогли. И после этого все же решили переехать. Но не в столицу, а в деревню. Купили дом и открыли в нем реабилитационный центр для морских млекопитающих. Так Лора Белоиван стала жительницей деревни Тавричанки, знакомой ее читателям под названием Южнорусское Овчарово. Подробности – в интервью для проекта «Неуехавшие».

Предоставлены Лорой Белоиван
– Я и тогда, когда мы во Владивостоке жили, не очень хотела уезжать. Просто было непонятно, что делать дальше. А когда я перестала воспринимать работу как факт трудоустройства где-нибудь, вопрос об отъезде снялся. И не стоит для меня уже очень много лет. Хотя я не могу назвать себя рьяным патриотом России. Если бы Дальний Восток относился к какой-то другой юрисдикции, я бы все равно его любила. Здесь все хорошо. Все прекрасно. Просто дух замирает.
 
– А из чего складывается это «все прекрасно»?
– Когда пытаешься объяснить составляющие кайфа, никогда не можешь найти нужные слова, формулировки. Это как про любовь. Ты не можешь сказать, за что. Можешь – вопреки. На Белом море тоже очень классно. Динамика, атмосфера. Классный Кольский полуостров – от Мурманска и дальше на север. Такая домашняя Арктика – вроде бы и Арктика, и тут же Гольфстрим, который все смягчает. Если уж в империи – то в провинции у моря. Любое место возле моря. Крайний Север тоже замечательный, но там все поэкстремальнее.
А у нас из самого экстремального – отдаленность территории. Чтобы погулять по Лиссабону, нам нужно учитывать стоимость билетов не из Москвы до Португалии, а из Владивостока до Москвы и обратно. И лишь в четверть общей стоимости поездки обойдется путь от Москвы до Лиссабона. На мой взгляд, у наших столиц единственные преимущества – близость к прогулочным местам, куда можно слетать на выходные. У нас так не получается. А мне нужно два раза в год обязательно куда-то ездить – обновление крови так происходит.
 
– Зато от Дальнего Востока до стран Юго-Восточной Азии рукой подать…
– Попробуйте попасть в ту же Японию. Виза стоит дороже шенгенской. И билеты дорогие. Как минимум 200 долларов в одну сторону обойдется перелет в Южную Корею. А в Японию – еще в два раза дороже. В Юго-Восточную Азию из Москвы дешевле слетать, чем с Дальнего Востока. А все почему? Из столиц летают чартеры, а от нас – регулярные рейсы. А они всегда дороже.
Но я побывала во всей Юго-Восточной Азии, когда работала в пароходстве. И поняла: это конфеты не моего любимого ассортимента. Мой вариант отпуска – Европа. Очень хочу побывать и во многих местах России. В Иркутск, например, третий год хочу слетать. И не могу – слишком дорого получается. Вопрос стоимости авиабилетов очень разъединяет страну… Но я готова лететь десять часов только до хаба, из которого смогу потом вылететь в Европу, чтобы вот здесь находиться большую часть времени и сюда возвращаться. Сейчас поехали в магазин, проехали по части побережья – это у нас заняло час. И просто покормили глаза красотой.
Владивосток – он весь такой. Этот город – моя любовь. Ты идешь – и вдруг тебе море запрыгивает в глаза. Почти в каждом микрорайоне есть вид из окон на воду. Но дело не только в этом. Как мне кажется, море вообще должно быть свое. Не просто приехал, погулял и уехал, а оставшиеся месяцы в году потом жить сухопутную жизнь. Это только повод для тоски: свидание – а потом длинная разлука, совершенно кошмарная. Море должно быть свое. А Японское море – лучшее. Можно даже не купаться, не плавать, а просто знать, что в любой момент ты можешь это сделать. Просто дышать этим воздухом. В любой момент придти и попялиться на волны.
Для меня не стоит вопрос, уезжать ли с Дальнего Востока. Вопрос – уезжать ли вообще из страны. Если, не дай бог, придется уехать, это будет большой личной катастрофой. Для меня это будет потерей вот этого вот места, где я живу. И я буду до последнего здесь высиживать.
 
– Открытый вами центр реабилитации для тюленей – главный якорь?
– Тюленятник – дело жизни. И нам абсолютно некому его передать. Если мы уедем, это знамя из ослабевших рук никто не подхватит. Звери будут гибнуть. Да и не хотелось бы передавать – его еще подрастить нужно. Любому делу нужно стать совершеннолетним. Как родители не могут оставить ребенка в 10 лет – он не сможет жить самостоятельно и сам себя обслуживать, – так и любое дело требует определенного количества лет.
 
– Тюленятник работает весь год или только несколько месяцев в году?
– Первые звери попадают к нам в конце февраля – начале марта. Выпуск обычно в июле. В этом году мы купили новый большой участок, на части которого будем жить мы, а на второй половине будет тюлений центр. Уже в этом году будем начинать строиться. Повезло, что удалось найти участок нужного размера. Кстати, купили его у одной из тетушек, решившей уехать с Дальнего Востока. Она пенсионерка, как и большинство из тех, кто перебирается в Краснодар.
 
– А на Кубань уезжают, в основном, пенсионеры?
– Я не знаю людей, которые уехали бы в Краснодар в трудоспособном возрасте. Туда уезжают либо перед пенсией, либо уже на пенсии. Очень много бывших вояк, например. А люди работоспособного возраста выбирают все-таки в основном Москву, Питер.
Тетушка, у которой мы купили участок, – ей лет 70. Едет в Краснодар, потому что это ее историческая родина. Здесь вообще много кубанцев во втором поколении. В первом тоже – они приехали когда-то с родителями. На Кубани остались какие-то корни. На Дальнем Востоке же вообще нет коренного населения. В столыпинские времена он заселялся украинцами, выходцами из южнорусских степей. Из Таврии той же самой. Не зря же наше село называется Тавричанка. И таких названий, по которым легко считывается, кто из Крыма, кто с Кубани, здесь много. Поэтому и уезжают. Да, заработали что-то за жизнь здесь, продали – и назад. В климат, где растет виноград крупнее, чем у нас.
Оно и понятно. Климат у нас все-таки – так себе. Самое благодатное время – это буквально два месяца в году, сентябрь и октябрь. Когда воздух прозрачный, звенящий… А летом очень жарко, душно, влажно. Особенно в этом году. И очень холодные зимы. Зимой от нас отворачивает благодатное течение Курасио, и минус 30 – это норма. А при холодных, очень сильных ветрах просто вымораживающая атмосфера. И больше всего во Владивостоке это чувствуется, поскольку Золотой Рог не замерзает, и с него веет таким холодом…
 
– Получается, что многие уехавшие с Дальнего Востока, как из остальной России, – климатические эмигранты?
– Пожалуй, соглашусь. Вот мой муж, – если бы понесли колготки Маню, – мог бы причислить себя к климатическим эмигрантам. Он был бы, наверное, счастлив, в какой-нибудь Австралии. Где круглый год погода не меняется. А наш климат – это такое обстоятельство, с которым трудно примириться. Всегда – то борьба с тайфунами, то еще что-нибудь. Зимой еще и снегом заваливает так, что улететь невозможно.
Но это просто – рассуждать о потенциальном отъезде. А стоит подумать о конкретике, как выясняется, что и уезжать-то особо некуда. Вот у меня одни друзья уехали в Испанию, другие – в Португалию. Ни там, ни там не идеал. Вроде бы, в Ирландии ничего. Но ирландцем нормальным ты никогда не станешь. Хоть и говорят, что мы похожи…
 
– Еще и денежная сторона вопроса выбор ограничивает?
– Чтобы получить ПМЖ, деньги нужны везде. Но дело не в них. Если мы говорим о глобальных вещах – уезжать из страны или нет, то есть другой важный момент. Мы живем здесь и обладаем горьким, но очень ценным правом – ржать над всей той ерундой, которая вокруг нас происходит. Уезжая из страны, люди все-таки, с моей точки зрения, это моральное право теряют. Почему нас всегда раздражают эмигранты, которые злословят о России? Злословят, находясь уже там, давно или недавно. Мне кажется, как только они пересекают границу – они это право тут же утрачивают. А я бы не хотела бы его терять.
 
– Полагаю, что многих потенциальных эмигрантов останавливает скорее потеря языковой среды…
– Я не соглашусь. Языковая проблема была актуальна до девяностых годов. Особенно для гуманитариев, для которых язык – это лопата, средство производства. Английский можно выучить сколь угодно хорошо, но ты никогда не станешь билингвом в зрелом возрасте. Поэтому нужно было как-то со своим языком продолжать дальше дружить. А в двухтысячные уже все поменялось, и сейчас благодаря интернету и социальным сетям происходит языковая диффузия. Причем все это форумное общение – это же разговорный язык, поэтому риска утраты корней, в общем-то, нет. Конечно, если человек – не дундук последний, который вне технологий.
 
– Раз уж мы заговорили о технологиях. Что бы вы посоветовали представителям поколения, которое вместе с ними выросло? Уезжать или оставаться?
– Ничего. Каждый должен решать сам. Если оставаться, то раскладывать все яйца в разные корзины. Не концентрировать в какой-то одной специализации свою интеллектуальную собственность, а получать навыки и знания в нескольких отраслях. Так хотя бы одно, неизвестно какое, выстрелит через несколько лет, и ты сможешь апгрейдить то, на что поставил.
Советовать всегда очень сложно. Вот моему крестнику сейчас 25 лет. Тридцать лет дружим с его родителями, живем в одной деревне. Он айтишник, получил образование в России, сейчас перебрался в Канаду. И для него так лучше. Это неприемлемо для меня, но для других такой вариант я вполне приветствую.
 
– А почему ваш крестник не уехал с Дальнего Востока в Москву?
– Я не понимаю, откуда вообще взялся сам вопрос: «Почему вы не уезжаете с Дальнего Востока в Москву?» Это странно. В мире очень немного стран, где в каких-то провинциях такой вопрос стоит. В Техасе, к примеру, можно спросить: «Почему вы не уезжаете из Техаса?» Потому что менталитет техасца и нью-йоркца очень сильно отличаются. И там можно задать вопрос – почему вы не уезжаете в Нью-Йорк? Но не всем подряд жителям Техаса, а какому-нибудь мальчику с музыкальными наклонностями. Его можно спросить. Я хотела еще один пример привести – и не могу. Вопрос переезда в столицы – актуален только для России, потому что традиционно всё – мозги, деньги и движуха, – сконцентрировалось там. В двух точках.
 
– Сложно отрицать, что остальное – провинция. 
– А Владивосток абсолютно не провинциален. Он изначально не был провинцией. Потому что провинция – это тоже традиция. Провинцией не становятся в одночасье и не прекращают в одночасье быть. Это все равно какие-то давние истории. А откуда Владивостоку быть провинцией, если сюда пришли военные моряки и основали здесь форт. Потом приехали купцы и инженеры и привезли своих жен. А купцы приехали голландские, португальские, немецкие – какие угодно. Основали здесь торговые дома и начал проводить балы. Понимаете? Здесь просто не было провинциальности, которую можно было бы унаследовать. А если еще сравнить расстояние от Москвы до Пекина или до Токио, и то же расстояние от Владивостока…
 
– Да, мы уже говорили, что у нас вся Азия под боком…
– А это столицы, мировые причем. Поэтому здесь духа провинциального нет. Кстати, есть еще один интересный момент. Когда наши владивостокцы уезжают в Москву, чтобы дальше апгрейдить свою карьеру, они очень быстро становятся начальниками. Причем это не один, не два, не десять случаев. Постоянная история. А в Питер так они просто сразу переезжают на другие должности.
 
– Как думаете, почему?
– Во Владивостоке очень много драйва, и люди, в основном, крайне энергичные. А с Москвой в последнее время тоже не все ладно. Многие люди, которые умеют что-то делать, уезжают за границу. Освобождается место для новых людей. И наши его занимают.
Полина Виноградова Теги:
Картина дня Вся лента
Больше материалов