- Сегодня Россия пытается повернуться лицом к Востоку. Как вы считаете, не получится ли так, что из-за слабо развитых связей с соседями и инфраструктуры Дальнего Востока и Восточной Сибири надежды на поток инвестиций со стороны стран АТР могут оправдаться не до конца?

- Такой риск есть. Более того, он не только усиливается, но отчасти уже начал реализовываться. По некоторым экспертным оценкам, наша доля в общемировом ВВП еще в 2013 году составляла почти 2,8%, в 2015-ом ожидается 1,5%. Главная причина – более низкий, чем в мире в целом, и к тому же замедляющийся экономический рост как следствие ужесточающихся структурных ограничений и исчерпания по факту ресурса сложившейся модели развития.

Поэтому поворот на Восток, на мой взгляд, стоит понимать шире, чем просто (к сожалению, во многом запоздалое) освоение нового экономико-географического направления. За этой метафорой стоят, по сути, первые шаги в поиске нового, выходящего далеко за сырьевые и добычные рамки, российского позиционирования в глобальном хозяйстве в целом.

На многих рынках сложной конечной продукции (авиастроение, машиностроение, производство автомобилей, судов, не говоря уже об электронике во всех видах) ее доля, создаваемая в глобальных цепях добавленной стоимости, достигает 50-70%. В среднем в таких цепях 35-40 участников (иногда до 70-ти) – компаний из различных стран. Часто отнести финальный продукт к западному или восточному происхождению можно лишь очень условно, только по географической привязке штаб-квартиры того или иного бренда.

Вот в этой новой глобальной экономике (я назвал лишь один ее признак) нам и предстоит найти свое место. Сейчас мы стоим перед восточным фасадом. Поймем, где дверь, зайдем и в другие.

- Могут ли госинвестиции, выделяемые на обустройство инфраструктуры и территорий опережающего развития (ТОР), дать возможность развить достаточное количество проектов для подъема экономики Востока России? Какие несырьевые отрасли и проекты можно развивать на Дальнем Востоке?

- Возьмем, к примеру, Приморье. Здесь неплохие перспективы минимум у шести ТОРов. «Михайловский» – агропроизводства (прежде всего, мясное животноводство) с полным циклом переработки, хранения и эффективной логистики. Объем инвестиций – более 4,5 млрд рублей. «Надеждинский» – многопрофильная торгово-производственная площадка с мультимодальным транспортно-логистическим комплексом (планируемый объем вложений – около 9,3 млрд рублей). Идем далее. «Жемчужина в короне» – нефтехимический кластер Роснефти «ВНХК». Две очереди проекта требуют почти 660 млрд рублей, еще одна (если все сложится) тоже немало – 661-662 млрд рублей.

ТОР «Остров Русский» – это, понятно, исследовательский университет и инновации. Объемы инвестирования по ряду перспективных направлений еще определяются и уточняются. Но уже набирается не менее 3 млрд рублей, по которым есть ясность. ТОР «Зарубино» – универсальный морской терминал (зерновой, контейнерный, глиноземный и т.п.), расчетная потребность в 60 млрд рублей. Наконец, «Суходол» – строительство рыбопромышленного комплекса с последующим перерастанием в аналогичный кластер. Здесь заявленные интересы инвесторов дотянулись до планкив 44-45 млрд рублей. Судя по всему, это не предел.

Вместе с тем, есть риск, что следующие шаги в текущем году будут более скромными. Антикризисные бюджетные корректировки-2015 подрезали ряд направлений программы развития Дальнего Востока на 40-50%. К тому же, и об этом вновь напомнил на заседании правительства РФ 12 марта глава Минвостокразвития Александр Галушка, «по ряду дальневосточных мероприятий в рамках ФАИП имеет место подушевое недофинансирование по сравнению со среднероссийским, иногда в десятки раз». Получается, чтобы выйти на опережающее развитие, сначала нужно пройти фазу догоняющего. Есть ощущение, что скорость последнего снижается. Обещанные госинвестиции – это, скорее, фактор 2016-2017 годов. Но в то же время, и стимул быстрее довести до ума с соответствующей (желательно независимой) финэкспертизой оставшиеся ТОРы с их проектами.

- Какие первоочередные меры, на ваш взгляд, должно предпринять государство, чтобы удержать население Дальнего Востока и привлечь туда молодежь из других регионов страны?

- На мой взгляд, хороши любые меры, которые бы не снижали, как в случае с текущим госфинансированием, а, напротив, повышали бы доверие к экономической политике на восточном направлении. Людям, особенно молодым, принципиально важно уверенное ощущение устойчивости жизненной перспективы: работа и карьерный рост, комфортная «среда обитания» для семьи, социальные услуги, экология, транспортная доступность региона и т.п. Будут ответы на эти вопросы убедительными, возникнут и адекватные мотивации у одних оставаться, у других приезжать.

- Что нужно сделать, чтобы Владивосток или Хабаровск стали второй или третьей столицей России? Почему не реализовался план переезда главных офисов государственных ведомств и крупных госкомпаний на Дальний Восток?

Поэтому формирование инвестиционной среды, адекватной ее состоянию в ведущих экономиках АТР, – это важнейший приоритет. Без этой основы не только опережающего, вообще никакого развития не будет. Фундаментальная составляющая – поддержка экспорта среднего бизнеса, способного создавать новые рыночные ниши вокруг своих «продуктовых линеек». И конечно же, такая знаковая веха на восточном векторе, как возвращение Владивостоку (впервые с 1909 года) статуса свободного порта с облегченным налоговым режимом. После всех этих действий, наверное, можно будет расставлять новые столичные порядковые номера.

- Как сегодня выглядят стратегические интересы России на Восточном направлении? Какой вам видится роль ШОС в ближайшей и долгосрочной перспективе?

- Если коротко, то это – наш маршрут в новую глобальную экономику, возникающую буквально на глазах в ходе структурных трансформаций, начавшихся еще до кризиса 2008-2009 годов, но сильно им ускоренных. Естественно, что без развития Восточной Сибири мы попросту застрянем на старте.

- Имеют ли отношения с Китаем реальные шансы на успех, и при каких условиях?

- Шансы есть, и немалые. Сейчас, на мой взгляд, начинается время их позитивной переоценки. Поясню, что имею в виду. В начале года прозвучал звонок-предупреждение: в январе российско-китайский взаимный товарооборот сократился на треть. Причина – структурные барьеры, связанные с высокой долей энергосырья, рыночные цены на которое резко пошли вниз. И это – первый вызов. Если не разнообразить сферы экономического взаимодействия, может реализоваться риск воспроизводства углеводородной зависимости, но уже на восточном направлении.

Второй вызов (в плане открывающихся возможностей) – курс Китая на смену экономической модели, ориентированной в конечном счете на многократное расширение внутреннего спроса. Темпы роста основных показателей замедляются. В текущем году ВВП может прибавить около 7% или даже несколько меньше. Но есть структурная повестка реформ и курс на ее исполнение, хотя все происходит довольно медленно и не без накопления новых дисбалансов. Китайская экономика будет все более открываться. Уже началась либерализация финансового рынка, снимаются ограничения на доли участия зарубежных инвесторов в строительстве, машиностроении, электронике и др. Впереди приватизация госактивов, более широкое использование смешанных форм собственности.

Ожидаемый результат такой стратегии – кратный рост емкости внутрикитайского рынка. А значит, нашим бизнесам надо быть уже там – заходить в активы, участвовать в приватизации, работать на финрынке, использовать (например, через валютные свопы) интернационализацию юаня и т.п. Понятно, что при таком подходе инвестсотрудничество должно стать улицей с двусторонним движением. Здесь и строительство, и инфраструктурные инициативы, и автопром, и многое другое.

Со всем этим связан и третий вызов – углубленное понимание логики развития друг друга с прицелом на дальнюю перспективу. Нередко говорят, что средний горизонт прогнозирования по-китайски – срок активной жизнедеятельности минимум одного поколения. Нам нужна сопоставимая стратегия, причем глобального уровня.