Художница Яна Джан-Ша о том, можно ли вывезти себя с Дальнего Востока
Общий культурный код Дальнего Востока замешан на трех основных ингредиентах – шаманизме, природе и азиатском духе. Прочие компоненты – региональный изюм каждой дальневосточной территории. О том, что такое «Культурный код Дальнего Востока», EastRussia спрашивает творческих дальневосточников.
Яна Джан-Ша Дальневосточный культурный код он такой … мерцающий. Он молодой и не всегда уловимый, неоднозначный. Сразу оговорюсь – за весь Дальний Восток мне говорить сложно, но там, где мне бывать приходилось – Хабаровск, Приморье, Благовещенск, Камчатка – там я всегда его находила и видела. И для меня этот код прежде всего проявляется в дальневосточном характере. Это сильный, иногда грубый характер, по-хорошему бесцеремонный – без шелухи. В нём сквозит оторванность – не в смысле «лихость», хотя и это присутствует – а в смысле «мы оторваны от большой земли». Есть ощущение, что мы на острове, на территории, с которой сложно связаться, до которой еще сложнее добраться. Поэтому взаимоотношения с внешней средой, внешним «недальневосточным» миром сложные.
Фото: Яна Джан-Ша
Мы не очень любим «чужаков», но это скорее не на уровне «человек-человек», а про взаимоотношение с группами людей извне, с «москвичами». Это проявление местечковой настороженности, которая со временем меняет тональность. Еще лет десять назад отчетливо было заметно отношение к «неместным» типа: «Вот мы здесь не понимаем, как жить, а вы нам скажите! Вы же люди образованные, из центра!». Сейчас интонация скорее такая: «Да мы сами тут разберемся! Вы нам не мешайте!».
Оторванность и малое количество людей привели к тому, что готовность помочь здесь выше, чем не на Дальнем Востоке. И эта готовность помочь не показушная. Есть проблема – ты подключаешься. Причем это внешне может выглядеть даже грубовато, опять-таки бесцеремонно.
Дальневосточники вообще более «отбитые», в них панковость есть. Это и про быт, и про культуру. Все замешано на шаманизме и близости к природе. Стихия, опасность, животные в тайге, которая в двух шагах от дома, изолированность – это даёт больше внутренней свободы и делает дальневосточную культуру самобытной и «контркультурной». Это эксперимент, это панк, это шаманизм, причем даже не всегда осознаваемый теми, кто это делает.
Ещё очень сильно в дальневосточном культурном коде и характере проявляется влияние Азии – даосские, буддийские настроения. Это и еда, и одежда, и внутренние ощущения. При этом Азия не главная нота, но без нее нет дальневосточного кода. Часто можно заметить некое заигрывание с азиатскими мотивами, чтобы выпятить «дальневосточность». Когда специально в художественном произведении, музыке, арт-объекте используются мотивы, орнаменты, присущие Азии и местным коренным народам.
Про коренные народы надо сказать отдельно – есть некая спекуляция на их наследии, на их культуре. И это отнимает у них самость и силу. Есть такой тренд – он глобальный – на присвоение образов коренных народов, но это неприлично, как мне кажется. Когда сторонний художник, не из коренных местных жителей, использует орнаменты, рисунки аборигенов, может, конечно, статься, что он просвещает смотрящих, но обычно это неуклюже и не воспринимается сообществом. Это, в самом деле, забирает силу аборигенов. Порой мне кажется, что они существуют для отчетов чиновников. Особенно если сравнить с племенами, которые свою самость отстояли, хранят обычаи, ритуалы к ним приезжают туристы. У нас это тоже вроде есть, но часто для того только, чтобы показать – смотрите, у нас есть коренные народы и мы о них заботимся, они танцуют и поют, и сувениры делают. При этом есть и реальное взаимопроникновение культур – не все, но многие дальневосточники, разводя на природе костер, обязательно плеснут в огонь рюмку водки или бросят что-нибудь из еды – чтобы Подю задобрить. (Подя – дух-хозяин огня и домашнего очага в мифах негидальцев, нанайцев, пудя – у орочей, ульчей, удэгейцев, того мусун – у эвенков, той мурани – у эвенов, то эдени – у орочей. – Прим. ред.)
Есть маркеры, по которым мы определяем «свой-чужой». В первую очередь, это конечно словечки – «вихотка» вместо «мочалка», «чигири» - что-то далёкое, и тому подобные.
И всё же на первом месте в дальневосточном характере – суровость. У нас ведь регион сильных воинов. В каждом регионе культивируются боевые искусства, причем в каждом регионе свой акцент – в Хабаровском крае – каратэ, в Приморье – самбо, Камчатка – рукопашный бой. И, думается, это тоже важная часть и характера и культурного кода. В суровой среде выживают сильные люди. Это особенно про жителей наших побережий – Приморье, Сахалин, Камчатка. Это моряки, которые опять же в числе первых вошли в контакт с азиатской культурой. А на Камчатке кроме прочего, как нигде, сильна культура спортсменов-экстремалов. Это и сноуборды-лыжи, это и зимний серфинг в Тихом океане, и покорение нехоженых пространств хоть пешком, хоть на квадроцикле. Это есть везде, да, но на Камчатке – этого больше, чем где бы то ни было.
Коллаж Яны Джан-Ша
Если смотреть на творческих дальневосточников, тех, кто непосредственно творит культуру, и смотреть на них на «общероссийском» фоне, то, как мне видится, что они делают такой контент, который ещё несколько лет назад был бы совсем дикостью на каком-нибудь московском фестивале. Например – арт-группа «Дальневосточные разлучницы». Это объединение людей из Владивостока, они делают культурные высказывания – от перформансов, выставок и концертов до растянутых во времени проектов, которые они называют «форма-жизнь», когда художественным высказыванием становится сам образ жизни. Как пример - проект огорода в форме мандалы со столом и виноградником в центре. В этом сезоне добавится гончарная мастерская - с печью, гончарным кругом. То есть это не разовая акция, а процесс, сплетающий быт и творчество. В 2020-м году они взяли премию «Инновация». Рассказывать словами про них сложно – лучше найти видео в интернете. Это очень эпатажный проект, шаманский, «блаженные бабы» можно сказать про них, но при этом сохраняется ощущение, что самые сумасшедшие в итоге оказываются самыми разумными. И такие коллективы, проявления – андерграундные, создаваемые не как коммерческий культурный продукт, а именно ради того, чтобы выразить своё непознаваемое – очень характерны для Дальнего Востока. На западе – там эта сцена изжила себя, хотя и там всё это было, а у нас – сейчас расцвет этой «контр-культуры», дикого, шероховатого проявления себя, больше для себя, чем для зрителя.
И уж не знаю, насколько связано еще одно наблюдение с культурным кодом, но всё чаще "уехавшие" творить в Москве, Питере, возвращаются назад. Это может быть связано и с тем, что ушла провинциальная закомплексованность. Люди съездили, посмотрели и поняли, что могут создавать, творить, влиять на среду там, где им комфортно. Поэтому, перефразируя известную присказку – можно вывезти себя с Дальнего Востока, но можно ли перестать быть дальневосточником?
Правительство расширило границы ТОР «Хабаровск» и «Забайкалье»
«Полиметалл» перенесет производство из Советской Гавани в Казахстан
Непрерывный доступ к метеоданным на Северном морском пути обеспечит разработка Ростеха
Новая грузовая станция на БАМе даст импульс развитию угольного кластера
Более 22 тонн камчатской икры уничтожат в Приморье
Дышите глубже: как проект «Чистый воздух» улучшит жизнь в Чите и Улан-Удэ
Стечение водородных обстоятельств
Действующий мэр Хабаровска вновь вступил в должность
Интеллект в логистике
Градоустройство на марше
Биоэкономика как модель развития Дальнего Востока